– Пока суд да дело, я буду получать только часть своей зарплаты. Вот почему до сентября мне будет трудно снять другую квартиру.
– До сентября…
– Да.
– Если хочешь, мы можем тебе подбросить денег… немного, но так, чтобы хватило на аренду.
– Я вижу, тебе очень хочется, чтобы я съехала.
– Да нет же! Это не столько ради нас, сколько ради тебя самой. Чтобы ты смогла заново строить свою жизнь. Тебе нужно почувствовать, что ты у себя дома.
– Вот уж не знаю, где я буду чувствовать себя как дома…
– …
– Но я могу на несколько дней перебраться в отель, чтобы дать вам передохнуть.
– Неужели тебе так плохо у нас? Живи здесь, сколько захочешь.
– Спасибо.
– И потом, иногда ты можешь ходить куда-нибудь по вечерам. У тебя же раньше было много друзей.
– Да-да, я теперь буду чаще предоставлять вас самим себе. Обещаю.
– Пойми, я это говорю в твоих интересах. Тебе полезно было бы выходить из дома, встречаться с людьми. Чтобы развеяться
[26].
– Да, ты права. И кстати, – солгала Матильда, – завтра я встречаюсь с одной подругой. Это бывшая коллега.
– Ну вот и прекрасно, – одобрила Агата, одновременно подзывая взмахом руки официанта. Она уже порядком устала от этого трудного разговора и выпитого вина. Ей хотелось отдохнуть. И чувствуя, что завтра у нее не хватит сил пойти в банк, она заранее решила отговориться воображаемой мигренью.
25
Некоторые люди, как это ни поразительно, совершенно не меняются внешне. Сабина относилась именно к этой категории. Матильда увидела то же самое лицо, словно время не имело над ним власти. Бывшие коллеги назначили встречу в греческом ресторанчике, где подавали комплексные обеды – закуски, второе и десерт – за весьма умеренную цену. Впрочем, Матильде это было совершенно безразлично, есть она не хотела и заказала только графинчик красного вина. Из чего Сабина заключила, что ее бывшая коллега стала алкоголичкой. Но выводы Сабины часто бывали скороспелыми.
Как бы то ни было, ее растрогал звонок Матильды.
– Я так переживала за тебя. Ты перестала мне отвечать. Я прямо не знала, что и думать…
– Ну, прости меня, я виновата. После того, что случилось, мне нужно было изолироваться от внешнего мира.
– Да, но ты могла хотя бы позвонить, – настаивала Сабина с упреком в голосе, словно это она сама переживала трудный период. Матильда молчала, и ее подруга заговорила чуть мягче:
– Я, конечно, понимаю, что тебе пришлось туго. У нас в лицее все только об этом и судачили. Я просто поверить не могла, но дети мне все подтвердили. Как это случилось, Матильда?! Как ты могла – ударить ребенка?! А главное, именно Матео, которого ты обожала…
– Мы что – встретились именно для этого? Я уже все объяснила кому надо.
– Ну, извини, просто мне трудно это понять, вот и все. Ты всегда была так внимательна к людям. Я тебя считала воплощением доброты. Да ты такая и есть…
– …
Матильда не ответила; ей казалось, что речь идет о ком-то другом. «Воплощение доброты»… Последние недели мало-помалу стерли тот, прежний ее образ. Она едва помнила, какой была раньше. Память стала ненадежной, и теперь ей требовалось огромное усилие, чтобы представить себе ту молодую женщину, которую называли «воплощением доброты». Думая о своей жизни, она видела в ней только женщину, брошенную Этьеном. И вдобавок преподавательницу, уволенную из лицея. Да, все ее существование свелось к этим двум фактам, двум событиям, полностью подчинившим себе ее рассудок. Горе бесследно стерло все ее прошлое. И теперь ей казались абсолютно нереальными воспоминания людей о той женщине, которой она была прежде, – словно они говорили о ком-то другом.
Наконец Матильда прервала Сабину:
– Я тебя прошу, давай не будем обо мне. Я с тобой встретилась не для того, чтобы обсуждать мою жизнь, а чтобы забыть о ней. Вот я и подумала о тебе, поскольку среди всех моих знакомых ты больше всего любишь рассуждать о жизни.
Сабина, не отличавшаяся чувством юмора, пришла в недоумение. Она никак не могла уразуметь, чего больше в последней фразе Матильды – язвительности или доброго юмора. Но как бы то ни было, она обожала рассказывать истории о своих романах. Поэтому увольнение Матильды повергло ее в полную растерянность. Кому же она теперь будет исповедоваться в столовой за обедом?! Она попробовала сблизиться с Мирей Балюш, преподавательницей истории и географии, но что толку – эта дама предпенсионного возраста даже не знала, что такое «Тиндер»! Так могла ли Сабина рассказывать о своей сексуальной жизни женщине, которая, судя по всему, много лет, а то и десятилетий назад перестала интересоваться мужчинами?!
[27]
В результате она обратилась к другим коллегам, но вскоре ей пришлось отказаться от удовольствия повествовать о своих любовных похождениях. Вполне вероятно, что какое-то время Сабине нравилось попадать в весьма сомнительные ситуации с одной-единственной целью – хвастать ими перед Матильдой; в этом смысле она была типичной представительницей нашей современности: проживала свою жизнь на манер туриста в музее, который фотографирует картину, вместо того чтобы любоваться ею.
И вот она – ирония судьбы: как раз в тот момент, когда Матильда снова появилась в жизни Сабины, той уже совершенно не о чем было рассказывать.
В данный момент она была счастлива, а счастье – смертельно скучный сюжет для повествования. Однако Матильда притворилась, что ей не терпится все узнать. Оказалось, что Сабина познакомилась в «Tиндере» с неким Энтони, библиотекарем.
– Скажу тебе сразу: внешне он не очень-то мне приглянулся. Но я так устала от этих однодневных романов без продолжения! Женатые типы, нерешительные типы или, наоборот, прилипчивые, от которых потом не отвяжешься – по опыту знаю! – словом, все это я уже проходила. Но когда мне попалась его кандидатура, я призадумалась. Главное, что меня привлекло, – он снялся в профиль на фоне книжного шкафа! Сама понимаешь, такое нечасто бывает. Я, во всяком случае, никогда еще с таким не сталкивалась. Ну, мы начали болтать, и я впервые почувствовала, что говорю с человеком, который не спешит сразу же, с бухты-барахты, назначить свидание. Сначала он хотел узнать меня получше. Задал мне кучу вопросов, представляешь? Такого со мной никогда еще не было. То есть обычно все они задают вопросы, но ответов не слушают, только вид делают, а у самих на уме лишь одно – как бы затащить меня в койку. А его по-настоящему все интересовало. Ну, я и рассказала всю свою жизнь, с самого детства, и, знаешь, благодаря ему наконец-то смогла осмыслить и выразить вслух многое из того, что пережила. Я поняла, откуда моя ранимость, моя неуверенность в себе… Эй, ты меня слушаешь?
