Да, все мы сгинем когда-нибудь, так или иначе. Но попадая во мрак, на морское дно, где поджидают рыбы и мелкие ползучие гады, мы погибаем так безвозвратно, что нам невыносимо даже помыслить об этом.
Первооткрыватели, географы и естествоиспытатели, начав с античных времен, постепенно стерли с карты Земли все белые пятна. По версии Данте, Одиссей не повернул домой к Пенелопе, как думал Гомер. Одиссей поплыл дальше. Миновав Геркулесовы столбы, он направился к западу в открытое море. Столбы же те, согласно древнегреческой мифологии, были воздвигнуты, чтобы обозначить пределы известного, обитаемого мира. Сам Геркулес не посмел “пуститься дальше этого предела”. Но Одиссей, движимый любопытством, жаждой познания и приключений, продолжил путь в неведомые земли, пишет Данте в “Божественной комедии” (около 1320 года). Данте сурово карает Одиссея за ослушание, низвергая того почти на самое дно, в восьмой круг Ада, где герой будет томиться, объятый вечным пламенем
[106].
Всего несколько столетий назад многие все еще верили, что существуют люди с собачьими головами и люди безголовые с лицами на груди – или, например, гибридные существа – смесь скорпиона, льва и человека. А если идти куда глаза глядят, в неведомые края, есть опасность повстречать крылатых лошадей и чудищ, убивающих человека одним лишь взглядом. Существование единорогов было общепризнанным фактом. Море полнилось чудовищами, наделенными самыми причудливыми чертами и характерами.
Фасады средневековых соборов сплошь расписаны изображениями сказочных зверей и демонов – и те, и другие считались реальными. Мы всегда страшились звериной сущности, особенно хищников, способных убить и съесть нас. Сегодня, став земным царем и морским владыкой, человек катастрофическими темпами сживает со света все прочие виды. Мы дошли до той крайности, за которой не может быть и речи о справедливом соперничестве человека и зверя. Если кто-то представляет дело в таком свете, то это, как правило, лишь иллюзия. На самом деле человек сегодня соперник только самому себе.
Дикие животные вымирают. Мы встречаем их только в зоопарках либо на сафари, отдавая сумасшедшие деньги за то, чтобы, рассекая на скорости по саванне, краешком глаза узреть какого-нибудь гиганта, да и то чаще всего в окуляры бинокля. А многие из наблюдавших вблизи кита или акулу не просто счастливчики, но люди со статусом.
Случалось, кстати, китобойные суда подходили к пароходам с туристами, желавшими поглазеть на китов, чуть ближе того расстояния, которое я назвал бы предпочтительным. Так, несколько лет назад мимо Андёйя шел пароход, на который битком набились туристы со всего света, чтобы поучаствовать в “китовом сафари”. Пассажиры были в восторге – вокруг кишели полосатики. Но радость была недолгой – откуда ни возьмись, явился велбот. И продырявил гарпуном одного из китов прямо на глазах у восьмидесяти его обожателей. На обратном пути туристы увидели другого полосатика – его подвесили над палубой, на которую хлестала кровь.
Председатель норвежской ассоциации мелких китовых промысловиков сделал заявление в местной газете “Андёйпостен”, где указал в частности: “Важно отметить, что туристы, приезжающие посмотреть на китов, относятся к радикальным сторонникам запрета китобойного промысла”
[107].
Интересная деталь: в сегодняшних фильмах ужасов все реже встречаются звери. В качестве чудовищ в обезображенном виде выступает сам человек – в образе зомби или вампира. Угрозы нам, как правило, поступают извне – из космоса, в крайнем случае – из морской бездны. Только в ней еще таится неизведанная жуть, не подотчетная нам.
А что же мы с Хуго? Все плохо, если не помог Брайан Ино. Роберт Уайатт? Вот еще! Ни он, ни другой Роберт, который Фрипп, с его гитарой. Тут даже ранние Roxy Music бессильны!
Каждый год горбачи “меняют пластинку”, придумывая новые длинные и сложные мелодии, после чего посылают свои хиты на огромные расстояния в чужие стада, чтобы и там послушали. Мы с Хуго не обновляем наши музыкальные моды с таким постоянством – предпочитаем музыку сорокалетней выдержки. Я ставлю (а вдруг поможет) Ummagumma – двойной альбом, выпущенный “Пинк Флойдом” в 1969 году. Это самая бредовая заумь из всего, что только написали “флойды”, причем большинство участников того состава вообще дистанцировались от этой пластинки. Хуго же, наоборот, относится к тем немногочисленным ценителям, которые считают этот альбом непревзойденным шедевром.
На ужин жарим клипфиск – скрей, пойманный нами два месяца назад, успел хорошенько просохнуть и превратиться в отменный продукт. Сушил его Хуго проверенным дедовским способом. Постоянно то заносил, то выносил, чтобы скрей и на солнце не пересох, и на дожде не отсырел. Даже в Вест-фьорд колоды с соленой и сушеной треской вывозил, чтобы прополоскать рыбу в чистой морской водице.
Ближе к ночи градус нашего настроения медленно растет, примерно с той же скоростью, что наступает на берег прилив. Но вот, утомившись, вода отступает, а вместе с ней падает и наше настроение.
Прежде чем разойтись по койкам, твердо уславливаемся: пока не вытащим гренландскую акулу, даже имени ее не произносить. Точно самое имя ее может навлечь беду. Только не подумайте, что мы вдруг поверили в божественную суть акулы или в какие-либо суеверия, связанные с ней. Отнюдь.
Хотя в иных краях люди действительно поклоняются акуле. На Гавайях превыше прочих ангелов-хранителей почитался aумакуа – он являлся человеку в обличии акулы. Японцы верили, что акула повелевает морскими штормами. У некоторых островных народов, населяющих окрестности Новой Гвинеи, особым почетом пользуется умение призывать акул. На Фиджи раньше почитали дух Ндаку-ванга – бога акул, прямыми потомками которого были все высшие вожди. Жители фиджийского острова Мбенга по сей день так свято чтут своего акульего царя, что самое имя его нельзя произносить вслух. Правда, можно писать
[108].
На следующий день я встаю поздно, около полудня – Хуго наверняка уже работает молотком добрые несколько часов. Войдя со двора, он застает меня за серьезным делом – я мажу бутерброд. Спрашивает какую-то вещь, которую (как думал я) я подробнейше разжевал ему еще накануне, посчитав тему крайне важной.
– До некоторых, как до жирафа, – грубо отвечаю я и тотчас жалею о сказанном.
Хуго сперва смолчал, но уже через пару минут подходит ко мне, слегка набычась, и спрашивает, что я, собственно, хотел сказать только что, когда мы были на кухне? Я говорю, что я вообще ничего такого не говорил, и одновременно прошу прощения за свои слова. Между нами словно брякнуло что-то, словно в жестяную утробу автомата полетел потертый медяк.
У рыб есть чувствительный орган – так называемая боковая линия, благодаря которой они, даже плавая в тесноте огромного косяка, ухитряются не задевать друг друга. Мы так не умеем, а потому самое время взять тайм-аут. Я хотя и собирался нынче выбраться в море, но все-таки не в виде осточертевшего гостя, которого хозяин сбрасывает туда с мостков.
