Праздник выходит на загляденье; напасти, которые могли бы омрачить его, счастливо обходят его стороной. Кто-то добросовестно пьет (некоторые не просыхают уже почти неделю). Среди гостей есть несколько патентованных буянов – любителей найти практическое применение своим кулакам во время народных гуляний; кулачищи у этих детин такие, что поллитровка в них выглядит крошечной стопкой.
Подольше на празднике задерживаются, в основном, местные, то есть жители с обоих берегов Вест-фьорда. Хуго узнает знакомого, которого в последний раз видел пятьдесят лет назад, когда проводил каникулы у бабушки на Флейнесе в Вестеролене. В жару этот знакомый, тогда пацаненок, пододевал под шорты коричневые колготки, – говорит Хуго, у которого феноменальная память на такие мелочи.
Еще у него жила ручная ворона. Близко они не дружили, а потому знакомый не узнает Хуго. Он уже проходит мимо, когда Хуго, резко обернувшись, спрашивает:
– Не помнишь, у кого была ручная ворона?
Знакомый вздрагивает – он и сам давно забыл, что у него была ворона.
На причале я разговорился с рыбаком с Харарёйя. Он ходит в основном на палтуса и жалуется, что его одолели гренландские акулы – попадаясь в сети, рвут их в клочья. Если нам с Хуго не повезет с акулой, приглашает идти с ним: тогда, мол, точно поймаем. Спросив на всякий случай его имя, я говорю, что мы с Хуго все же попробуем поймать гренландца своим способом.
Пир стоит горой, вино льется рекой. Запас алкоголя иссякает на глазах, словно сегодня не чемпионат по ловле скрея, а праздник великого бражничества. Приходится заказать дополнительную партию, которую привезут со Свольвера. К вечеру чаще и добросовестнее всего из уст в уста передается фраза: “Вино паромом везут”. Когда же паром, чуть дыша, наконец вползает в залив, на него со всех углов Осъюрдгордена устремляются неравнодушные. Первым подходит седовласый джентльмен в капитанской фуражке и с сардонической ухмылкой заказывает полсотни стопок аквавита. Растягивая удовольствие, со своими товарищами опорожняет их, после чего вся компания возвращается на свой борт. К этому времени уже начался отлив: чтобы попасть на лодку, компании придется сперва слезть с причала. Морские волки, они проделывали это столько раз, что и теперь, чуть не вдрызг пьяные, легко справляются с задачей.
Лодка их едва отчалила, как в залив вплывает двадцатиметровый драккар, построенный по классическим лекалам. Входит под парусом и пристает к осъюрдгорденскому причалу. Кораблик новехонький, драконьи головы на обоих концах подчеркивают симметрию корпуса.
Ни днем, ни вечером никто даже близко не пытался подраться или хотя бы побузить. На праздник пришел степенный взрослый народ – пришел с хорошим настроением: поесть, сам выпить и других угостить, потанцевать. В этом году народ настроен душевнее, добрее, чем в прошлом. В отличие от прошлогоднего праздника к концу веселье только нарастает.
Почти весь вечер с безоблачного неба в Лофотенский бассейн смотрят звезды. Праздник заканчивается, я выхожу на пристань подышать свежим воздухом. Редкие снежинки кружатся над черными крышами, мостками, вершинами скровских холмов. Блюз, доносящийся из бывшего засолочного цеха, проникает в каждый самый потаенный уголок – взобравшись на чердак, бас ухает вниз под мостки причала, затихает между сваями. Звук стелется по поверхности залива и, подхваченный вечно живым течением, несется дальше в Вест-фьорд. Дело в том, что ночью, в безветренную погоду, над самой водой образуются длинные акустические туннели.
Обыкновенно вечерами нет места тише, чем наша Скрова. Лишь ветер да шум холодильной установки, всегда включенной на Эллингсенском рыбозаводе, изредка нарушают тишину. Еще реже кричат чайки, да и чего кричать? – корма-то навалом. Музыка и смех, вырвавшись из дома, смешиваются в небе с легкими вальсирующими снежинками, которые медленно опускаются в море и там истаивают. В глубине плывет скрей, предвкушая брачные игрища – эта подводная “перелетная птица” преодолевает сотни миль Баренцева моря, чтобы вернуться в родные пенаты – туда, где родилась.
В окнах Осъюрдгордена зажегся слабый свет, на белом фасаде покачиваются мягкие ореолы от фонарей на мачтах. Может статься, это первый во все времена искусственно подсвеченный склад сушеной рыбы. Вынеся десятилетия молчаливого забвения и упадка, воскресшая фабрика снова излучает энергию, словно весна, с боем вступая в свои права, гонит постылую зиму. Еще одни невидимые часы повешены на стену Осъюрдгордена. Только, в отличие от прежних, эти идут в ногу со временем.
28
Два дня уйдет на генеральную уборку. После неемы сможем вплотную заняться гренландской акулой. Состояние плоскодонки заметно улучшилось – большая часть льда внутри двойного корпуса оттаяла, воду мы откачали. На беду, утром с востока подул ледяной крепкий бриз. Вест-фьорд побелел. О рыбалке нечего и думать. Пронизывающий ветер шлифует ледяные наросты, искрящиеся на фоне низкого зимнего солнца.
Гренландская акула уже бралась на нашу снасть. Значит, возьмется снова. Но не теперь. Погода так и не успевает наладиться, и мне пора возвращаться на юг. За всю поездку так ни разу и не закинули снасть на акулу. Зато, беззаботно качаясь на холодном ветру, отлично сушится скрей и бодрым видом своим радует наш глаз.
Весна
29
С приходом весны стрелка моего внутреннего компаса снова указывает на север. Как писал в своем знаменитом стихотворении Ролф Якобсен, “как ни длинна моя страна, / да вся на севере она”. Правда, когда приезжаешь на север, все остальное оказывается на юге.
Из четырех сторон света больше всего сказок и легенд сложено о севере. Поскольку Крайний Север еще совсем недавно был местом, скрытым за горизонтом, недосягаемой точкой, буйство красок при описании северных краев ограничивалось лишь полетом человеческой фантазии. История мифов о жизни севера берет начало со знаменитого древнегреческого астронома и географа Пифея из Массалии. В IV веке до нашей эры он совершил морское путешествие, доплыв из Средиземного моря до берегов современной Англии. Оттуда проследовал дальше на север и шел шесть дней, пока не достиг неизведанных земель. Зимой в этих краях была кромешная ночь, летом солнце не сходило с небосвода. Местные жители были дружелюбны и соблюдали странные обычаи. В воздухе стоял туман, море было покрыто льдами. Пифей назвал эту землю Туле (греч. Фула).
Все написанное Пифеем утрачено: до наших дней дошли лишь отрывки из его сочинений, приведенные в трудах других авторов. И две тысячи лет над его путешествием ломаются копья. Какие именно края посетил Пифей? Оркнейские острова? Шетландские? Исландию? Норвегию? Или даже Гренландию?
Греческий географ Страбон вообще называл все путешествие надувательством, а самого Пифея – обманщиком. Каждому ведь было известно, что севернее Британских островов люди не живут. Дальше только Ирландия, но народ там совсем уж одичалый. Братья там возлежат с сестрами, а дети пожирают родителей, лишь те состарятся. А значит, загадочная земля Туле – выдумка, да и только.
