Олаф Магнус был блестяще образованный человек. В своем труде он дает панорамный обзор северных обычаев и явлений, скрупулезно описывая многие из них. Впрочем, мыслит он не так, как мы, и делит мир иначе. Возьмем, к примеру, восьмую главу из книги 21: “О вражде и дружбе некоторых рыб”. Здесь Олаф Магнус, как и во многих других местах, четко выказывает свою убежденность в том, что у рыб есть не только разум, но также воля, нравственность и культура. Одним рыбам, таким как усатые киты, от природы свойственно дружить. Другие, чрезмерно общительные, живут большими косяками. Впрочем, и у селедки, и у любой другой стайной рыбы, точно как среди людей, обязательно есть признанный вожак, указывающий путь остальным.
Попадаются среди рыб и угрюмые отшельники, – пишет Олаф Магнус. Право, некоторым из них “решительно невозможно завести хоть каких-то приятелей”, оттого и проживают они свою жизнь в вечной распре с остальными. (Наверняка в эту категорию занесена и наша гренландская акула.) Некоторые виды, например омары, сбираются в организованные полчища и устраивают на дне морском настоящие битвы между омаровыми державами.
Олаф Магнус, проштудировав все авторитетные древние источники, прилежно цитирует их. Святитель Амвросий полагал в частности, что всякая тварь, на земле и в воде, обладает по меньшей мере одной добродетелью, которую нелишне было бы усвоить и человеку. Многие пассажи, например в главе “Удачное сравнение рыб и людей”
[55], повествуют о глубокой родительской привязанности рыбы к своим чадам. Низменная жажда наживы неведома большинству рыб, им нет нужды до денег и богатств. И в самом деле, не служит ли сказание о пребывании Ионы во чреве китовом подтверждением тому, что нету кротости выше, нежели на море? Иона был изгнан людьми, но принят рыбами. Само собой, аудитория Олафа Магнуса была осведомлена о том, что притча об Ионе содержит параллель со смертью и воскрешением Христа. “Христос спас не только землю, но и море”, – заключает Олаф Магнус.
Более всего автор сгущает краски, описывая тот морской край, где сейчас мирно качается резиновая лодка, на которой мы с Хуго пытаемся изловить гренландскую акулу. “У норвежских берегов и в прилежащих морских водах обитают диковинные рыбы, для которых не придумал названий человек. Их дикий нрав безошибочно угадывается в них с первого взгляда, они наводят ужас на всех и вся, стоит лишь взглянуть на них, а наблюдая их долго, всяк столбенеет от страха и потрясения. И недаром, ибо они омерзительны на вид: квадратные головы их усеяны шипами, иглами и увенчаны длинными рогами, напоминая древесный корень, выкорчеванный из земли… Зрачки у них в локоть шириною, багрового цвета. Во тьме рыбак еще издали замечает, как горят они среди волн, будто жаркое пламя…”
[56] Покров этого существа, кстати, похож на гусиное перо. Густое и долгое, оно свисает со зверя, видом напоминая бороду. Голова огромна, туловище же кажется необыкновенно маленьким по сравнению с ней, пишет Олаф Магнус. Без малейшего труда существо это может опрокинуть и потопить “немало больших кораблей с крепкими матросами на борту”.
Фантастическая книга становится еще любопытней для нас с Хуго с того момента, когда Олаф Магнус принимается рассказывать об акулах, или морских собаках, как называют их в некоторых местах – за исключением Норвегии, где акулу зовут “хофиск” (haa-fisk). В главе “О жестокости одних рыб и доброжелательности других”
[57] Олаф Магнус комментирует непосредственно один из сюжетов, изображенных на карте. Там, чуть к юго-востоку от Ставангера, на человека напала “хофиск”. Однако на помощь жертве тут же бросается одна из доброжелательных рыб, а именно скат. Олаф Магнус поясняет, что “хофиск” нападает на человека большими группами и с большим ожесточением. Пользуясь превосходством в весе, акула тащит человека на глубину, чтобы там откусить ему мягкие места. Но тут вмешивается скат, “предупреждая зловредительство”. Исступленно набрасывается он на акулу, а отбив человека, дожидается, пока тот не уплывет, либо, если тот мертв, пока тело не всплывет и не “очистит море”.
“Хофиск” прячется под днищем корабля, чтобы, улучив момент, похитить моряка. Отхватывает нос, пальцы ног и рук, гениталии, но превыше всего обожает белые части человеческого тела. Может ли этот крайне неправдоподобный отрывок быть самым первым описанием нападения гренландской акулы на человека? А, соответственно, и лыком в строку рассуждений Хуго на ту же тему?
Олаф Магнус цитирует средневекового ученого Альберта Великого (около 1200–1280), который утверждал, что дельфины имеют привычку подхватывать утопающих людей на спину и выносить на берег, но только тех, которые ни разу не пробовали дельфиньего мяса. Еще раньше Геродот поведал нам легенду об Арионе, поэте и музыканте, который, нажив своими выступлениями несметных богатств, нанял корабль, чтобы возвратиться в Коринф. По дороге ему пришлось спрыгнуть за борт, спасаясь от команды, которая задумала отнять у него сокровища. Перед тем как броситься в море, Арион просит напоследок позволить ему спеть песню. Этой песней он призывает дельфинов, которые выносят его на сушу.
В Италии Олаф Магнус мог увидеть знаменитую мраморную статую “Мальчик на дельфине” (из собрания Государственного Эрмитажа в Санкт-Петербурге), авторство которой приписывается современнику Магнуса – скульптору Лоренцетто. Скульптура изображает обнаженного мальчика, который, безжизненно раскинув руки, спит на спине у плывущего дельфина. Дельфин же, лишь на толику крупнее самого мальчика, всем видом своим выражает твердую решимость. Он, как и мы, зрители, знает, что делает доброе дело, спасая беспомощное человеческое дитя
[58].
Тот факт, что и старые, и новые морские чудища обнаруживаются близ Норвегии чаще, чем где-либо, Олаф Магнус объясняет бездонными глубинами здешних мест. И все же, невзирая на вездесущие опасности, северные норвежцы отважно выходят рыбачить далеко в море, где то и дело натыкаются на жутчайших монстров.
Неподалеку от морского района, где рыбачим мы с Хуго, если следовать от Лофотена прямиком на юг, нарисовано самое диковинное существо. Ядовито-красный морской змей длиной не менее шестидесяти метров. На карте он обвился вокруг большого парусника, а из пасти его торчит человек
[59].
