Когда синий тунец пожаловал в Вест-фьорд, объяснение этому нашлось, пусть и несколько своеобразное. В Средиземном море синий тунец водится с незапамятных времен, еще финикийцы ловили его в несметных количествах. В Италии его зовут tonnara, в Испании – almadraba. Синий тунец нерестится в Средиземном море, и ежегодно, на протяжении всей истории человечества, его добывают здесь десятками тысяч. Плутая по лабиринту хитроумно расставленных сетей, косяк тунцов попадал на мелководье, и там его глушили колотушками, как придется. Покуда большей части косяка удавалось вырваться и уйти обратно в Атлантику, такой промысел имел перспективы.
Но вот, желая понравиться жителям Андалусии, испанский диктатор Франко построил в провинции множество консервных заводов, выпускавших миллионы банок тунца. Теперь уже промысел велся более эффективными методами и распространился на Атлантический океан. Но тут вмешалась Вторая мировая война, остановившая безудержный лов, благодаря чему тунец сумел оклематься. Кроме того, Бискайский залив был заминирован, так что и в послевоенные годы испанские и французские рыбаки не отваживались искать там рыбацкого счастья. Популяция тунца получила возможность размножаться и выросла настолько, что заполонила даже норвежский Вест-фьорд.
Радость длилась недолго, каких-то десять лет, после чего в течение десятков лет вид находился на грани вымирания. Впрочем, в последние годы тунец снова был замечен у норвежских берегов. За приличный экземпляр японцы готовы выложить миллион норвежских крон. Правда, при условии, что рыба жива – тогда ее откармливают перед тем, как забить. В желудке у тунца содержится вкусный жир, напоминающий сливочное масло, вот за этим-то ингредиентом и гоняются больше всего рестораны суши. Мне довелось самому повидать, куда в итоге свозится улов: знаменитый токийский рыбный базар Цукидзи, где в здоровенных торговых ангарах бесконечными рядами, словно неопознанные жертвы авиакатастрофы, цунами или еще какого-то бедствия, выложены туши рыб.
Кто знает, как скоро тунец, переведясь полвека тому назад, снова заглянет к нам в Вест-фьорд? Выходя в море, Хуго с некоторых пор тоже посматривает, нет ли тунца. У норвежских берегов периодически вылавливают экзотическую невидаль вроде рыбы-луны, южных видов морского окуня, солнечника и прочих путешественников. Несколько лет тому назад в рыбацкие сети под Стейгеном угодила рыба-меч. К лофотенским берегам подходили прежде не встречавшиеся в Норвегии колонии парусниц – тропических гидроидов, которые дрейфуют по океанам, передвигаясь по водной поверхности при помощи небольшого “паруса”.
По-видимому, эти перемены вызваны глобальным потеплением. Не думайте, что оно сделает природу нашего моря богаче. Ведь если вода у норвежского побережья станет слишком теплой, привычные нам рыбы наверняка подадутся к северу.
Ночью сплю с открытым окном. Слабо доносится ветерок да море плещется о скалы, пробиваясь сквозь чуткую мембрану моей дремоты. На приморской стороне Вестеролена есть специальное слово, которое значит “шум моря, доносящийся в окно спальни в погожую летнюю ночь, когда волна тихо набегает на мягкий песчаный берег”. Слово это – “шюбортурн”.
10
На следующее утро, по пути в море, проверяем пару краболовок и вершу, расставленную на палтуса. День сегодняшний, как и вчерашний, выдался теплый и спокойный. Наступили летние “жары”, по-норвежски “собачья пора” (Hundedagene) – время летнего зноя и гниения водорослей, которое длится с 23 июля по 23 августа. Жары уже дают о себе знать. Водоросли и морской ил поднимаются со дна и плавают на поверхности. Так обновляется море.
В эту же пору имеет обыкновение всплывать мертвечина, утопленники, до того лежавшие на дне. Море отдает мертвых, бывших в нем, как сказано в книге Откровения. Наши предки полагали, что с наступлением “собачьей поры” еда портится скорей, а мухи плодятся без счету и становятся назойливей. В этот период море прогревается до максимума. Из-за цветения водорослей на дне наблюдается нехватка пищи и кислорода. Море заполоняют полчища медуз. Точно бледные, желтоватые, бахромчатые блюдца, они то куда-то плывут, то следуют по воле волн.
Еще закидывая краболовки, мы загодя знали, что когда достанем их ввечеру, они будут доверху забиты коричневым крабом. Только не пойдет ли нам во вред этот деликатес? Содержание кадмия в местных крабах такое, что норвежский Минздрав всячески не рекомендует употреблять их в пищу. У двух крабов на панцире чернеют зловещие пятна – вероятно, подхватили какую-то инфекцию. Хуго рассказывает, что в последние десять лет практически вывелась зубатка. Сперва он решил, что ее выбивают рыбаки, которые ловят дальше от берега. Однако позже, поймав зубатку, он обнаружил на ней желваки, похожие на раковую опухоль. Сейчас зубатка, похоже, снова развелась, никто не знает почему.
Считается, что Вест-фьорд чище большинства других мировых водоемов. Глубина здесь приличная, быстрые течения ежедневно приносят и уносят гигантские массы воды. Тем не менее содержание тяжелых металлов в этих местах тем выше, чем дальше к северу. Видимо, это оттого, что океан представляет собой один большой организм и этот открытый участок связан с глобальной системой течений.
Пришла долгожданная пора проверить наш рыболовный крюк, заброшенный в пяти морских милях от Скровского маяка. Хуго отсел на самый край лодки, наблюдая, как я вспарываю пакет с тухлятиной. Трупный дух, вырвавшись в прореху, раскатывается по Вест-фьорду. Лишь бы акула сама не прыгнула к нам в лодку, не дождавшись, пока я нанижу на блестящий прочный крюк тазобедренный сустав с красными ошметками гнилого мяса. Не знаю, чего именно желала себе хайлендская скотинка при жизни, но явно не такого конца.
Убедившись, что мы находимся в том самом месте, которое подкормили накануне, опускаю крюк за борт. “И перламутр, и пламя, коричневую мель у берегов гнилых, где змеи тяжкие, едомые клопами, с деревьев падают смолистых и кривых”, как живописал Рембо
[32]. Линь с железным поводком свободно отматывается, опорожнив бочку почти наполовину, а значит, глубина под нами примерно триста пятьдесят метров. Без шестиметровой цепи, служащей поводком, не обойтись – когда акула возьмется, начнет вертеться вокруг. А шкура у нее, как стальной ёрш, – только цепь и выдержит. Проведите рукой от головы к хвосту акулы – вы найдете ее шкуру гладкой и скользкой на ощупь. Но погладьте акулу “против шерсти” – и вы изрежете всю руку: окажется, что шкура состоит из “кожных зазубрин”, острых как бритва. До Второй мировой войны кожа гренландской акулы шла на экспорт в Германию, где ее использовали как наждачную бумагу.
Напоследок Хуго, привязавши трос к самому большому бую, бросает буй за борт. На самом деле буй – тот же самый поплавок: снасть, с которой я еще мальчишкой таскал окуньков, красноперок, гольцов – весом в лучшем случае до полкило. Тогдашние мои поплавки были размером со спичечный коробок. В принципе, можно считать, что ничего не поменялось. Просто мы стали большими, а стало быть, и рыбу ловим побольше, и поплавочки у нас теперь по метру в диаметре. А вместо сантиметрового крючка подвязываем крюк, который не затерялся бы на скотобойне. А куда деваться? Такую снасть не сможет утопить сама гренландская акула, разве что на какую-то секунду.
