– Кертис Браун, – повторила она. Голос был хриплым, скрипучим оттого, что она слишком долго молчала, но таким знакомым.
Он повернулся к ней.
– Так, миссис Прескотт. Вам нельзя трогать оружие. Вы можете себе навредить, а мы ведь этого не хотим, верно? – Он побрел к ней неторопливой походкой. – Лучше отдайте пистолет мне, а сами идите спать, пока я закончу свои дела с вашей дочерью.
Он сделал еще шаг, мама вскинула пистолет и прицелилась.
– Стой, а не то выстрелю. – Ее голос был так слаб, что слова казались шуткой.
Откинув назад голову, он расхохотался, сделал еще шаг – теперь ему достаточно было лишь дотянуться и взять пистолет.
– Отдайте его мне, миссис Прескотт, и мы продолжим заниматься своими делами.
Она шагнула назад, давая ему пройти к двери. Он посмотрел туда, и на секунду мне показалось, что он сейчас уйдет, исчезнет в темноте, и больше мы никогда его не увидим.
Но он не ушел. Он шагнул к маме, и ночь взорвалась огнем и порохом. Кертис рухнул, как марионетка, которой оборвали ниточки, по сосновому полу медленно расползлась темная лужа. Пистолет выпал из маминой руки и шлепнулся возле головы Кертиса. Мама стояла очень тихо и не смотрела на него. Я знала, нужно включить свет и убедиться, что он мертв, но, пока она стояла там, я была не в силах этого сделать. Вспомнила о Томе, о его любви ко мне, и это придало сил. Я поняла, как быть дальше.
Я уложила маму в кровать, дала ей снотворного, которое прописал доктор Маккензи. Вернулась к Кертису, включила свет. На нем была униформа, но все знаки срезаны. По-видимому, решив уйти из армии, он решил от них избавиться, будучи слишком практичен, чтобы вернуть назад одежду, которую мог носить.
Пуля пробила грудь, рана зияла, как мишень, и я ощутила странное разочарование оттого, что он погиб почти мгновенно. Мне казалось, он должен заплатить бо́льшую цену за все, что сделал со мной и моей семьей. Его глаза были открыты и удивленно вытаращены, кровь стекала по спине, чертила дорожки на коврике.
Забыв о скромности, я стянула через голову ночную рубашку и подложила под тело Кертиса, чувствуя отвращение, когда пришлось коснуться его руками. Нужно было сообщить шерифу. Нужно было сказать ему, что моя мать застрелила Кертиса Брауна. Было очевидно, что он вломился в дом. Что две беззащитные женщины пытались спастись.
Но потом я подумала: а ведь мама застрелила его, чтобы спасти меня. Совершила поступок, которого никто от нее не ожидал, даже она сама. Даже если она спасла мою жизнь, человеку, которым она была когда-то и, может быть, осталась теперь, пришлось бы тысячу раз умереть мучительной смертью, если бы люди узнали, что она сделала. Узнали, что она без колебаний убила мужчину. Никто не стал бы думать, заслужил он того или нет. Может быть, шериф подал бы в суд – я не знала, какие обстоятельства защитили бы мою мать от суда. Но в любом случае ее, даже в поврежденном уме, всегда больше всего беспокоило общественное мнение.
Набравшись смелости, я спустилась к себе, надела платье и туфли без чулок. Набросила пальто, побежала к дому Уиллы Фэй и постучала в ее окно. Она, должно быть, увидела, в каком я состоянии, и не стала задавать вопросов. За это я и любила Уиллу Фэй. Красивую, глупенькую Уиллу Фэй, от которой не требовалось напрягать мозги, просчитывать наперед, что и как сделать.
Она выбрала в лесу место, и остаток ночи мы копали яму и хоронили Кертиса. Я ничего не чувствовала, бросая на его лицо первый ком земли, неотрывно глядя на него, пока лунный свет падал на его кожу. Уилла Фэй придумала хоронить его без униформы, чтобы, если кто-то обнаружит тело, распознать было бы труднее. В подвале стоял его ящик, и мы сложили туда униформу. Сначала мы хотели накидать туда камней и утопить ящик в озере вместе с моей ночной рубашкой и коврами, которыми мы вытерли кровь, но Уилла Фэй сказала, что нам нужно сохранить хоть что-то на случай, если нас ожидает расплата. Мама была религиозна, и я знала, что Уилла Фэй права. Но еще я знала, что, пока мама жива, я никому не расскажу об этой ночи.
Поэтому мы принесли из дома простыню, завернули в нее почти все, что было в ящике, мою рубашку и ковры в пятнах крови и, набросав туда камней, зашвырнули все это подальше в озеро. Уилла Фэй сказала, что спрячет ящик туда, где никто его не увидит. Я не спросила куда, и больше мы об этом не говорили. Уилла Фэй была маленькой, слабой и вряд ли унесла бы его далеко, но это не имело значения. Никого не волновал Кертис Браун.
Все эти годы я полола сорняки на его могиле – мне казалось, так хочет мама. Но на этом все. Большего он не заслуживал. Эту тайну я хранила тоже из уважения к маминой памяти.
Мы никогда не вспоминали ту ночь. Даже мама. Она вновь вернулась в свой мир и до самой смерти не произнесла больше ни слова. А мы с Уиллой Фэй не произнесли ни слова о том, что нас связало. С тех пор мы стали настоящими друзьями. И я никогда не забуду, как сказала ей, что нужно зарыть тело, а она ответила лишь: подожди, я принесу лопату.
Глава 38
Мэрили
– Мам! Иди сюда! – закричал Колин с крыльца.
Мэрили отложила сосновые ветки с красными и зелеными ленточками, которые развешивала на камине согласно указаниям Душки, и, прихватив костыли, поковыляла к крыльцу, сгорая от нетерпения. Было еще рано, но Мэрили знала – если в дело замешана Душка, они могут появиться на целый час раньше.
Она едва не столкнулась с Лили, нетерпеливо подпрыгивавшей вверх-вниз.
– Скорее, мам!
Девочка помогла Мэрили спуститься по ступенькам и обогнуть дом. Траву покрывал первый иней, и на костылях идти по ней было несколько проще. Мэрили подумала: может быть, раз это так волнительно, их ожидает нечто большее, чем Душкины овцы с красными бантиками, которые Уэйд уже больше недели обещал им повязать.
Переведя дыхание, она остановилась за углом дома и посмотрела на лес. Она все еще не привыкла видеть голую красную землю там, где всего месяц назад стояли деревья. Запах хвои по-прежнему был густым и сильным. Душка разрешила Уэйду убрать поваленные деревья, но этим все и закончилось. Во всяком случае, на данный момент. Линди и ее подруга-юрист намеревались учредить фонд, который защищал бы леса, семейное кладбище, фермерский дом, амбар и коттедж. Пусть напоминают будущим жителям Свит-Эппла о том, каким был их город до эпохи внедорожников, кофеен и перекрестков с круговым движением.
Душка казалась почти счастливой – теперь она знала, что, когда ее не станет, потомки обо всем позаботятся. Мэрили думала, что причина хорошего настроения старушки еще и в другом – рассказав свою страшную тайну, она сбросила с плеч тяжелую ношу. Мэрили тоже была счастлива. Может быть, оттого, что они обе, излив душу, стали ближе, а может быть, оттого, что жизнь неожиданно представилась полной возможностей. Она чувствовала, что впереди ждет счастье – и за него даже не придется бороться.
– Мам, смотри! – крикнула Лили, указывая на Колина – без носков и ботинок, невзирая на декабрьский холод, – сидевшего на траве. На шее мальчика болтался неизменный бинокль, а на коленях сидело что-то белое и пушистое. Мэрили моргнула.
