— Стоп!
По неопытности он, конечно, прокатился чуть дальше, чем следовало, но получилось не хуже. Немцам все равно отвечать сейчас не получалось, для единственной зенитной батареи они оставались в мертвой зоне, а одними пулеметами много не навоюешь. Зато бронепоезду отсюда можно было работать из четырех башен, плюс одним стосемимиллиметровым орудием, плюс «ахт-ахт»… «Эрликоны», правда, задействовать не получалось, массивные броневые рубки и лес вокруг полностью закрывали им сектор обстрела, ну да и черт с ними. Хватит на этих дятлов и «максимов», благо зенитная счетверенка может подметать живую силу не хуже метлы. Что, кстати, было ими тут же продемонстрировано.
Вот уж чего-чего, а атаки с применением пулеметов и артиллерии немцы точно не ожидали и порскнули во все стороны, как тараканы из-под тапка. Впрочем, артиллеристы ими не очень-то интересовались, обстреливая станцию и при этом стараясь зацепить, в первую очередь, цистерны. И, соответственно, не развалить случайным перелетом маячившие на заднем плане дома. Люди там свои живут, не фрицы. Жалко их. Впрочем, для начала кто-то угодил в один из так и не взорвавшихся вагонов поезда-торпеды. Почему не сработал взрыватель, осталось только гадать, но когда в вагон ударил снаряд… В общем, подобного хамства боеприпасы не выдержали и закономерно обиделись. Жахнуло так, что все почувствовали, что ощущает звонарь на колокольне. Тяжелую стальную глыбу вагона качнуло, и некоторые даже, не удержавшись на ногах, попадали на пол.
Еще несколько выстрелов. Рванула цистерна, потом вторая, а дальше уже и не требовалось тратить снаряды, пошла цепная реакция. Горящий бензин растекался по рельсам, пламя стремительно перекидывалось с вагона на вагон. А в один момент, когда прошла серия особо впечатляющих взрывов, Сергей увидел то, чем раньше мог любоваться, разве что просматривая американские фильмы-катастрофы со впечатляющими спецэффектами. Ну, про извержение вулкана или еще что-нибудь в том же духе. Только это было не кино, все взаправду…
Огненная волна пошла от горящего эшелона и плеснула на край деревянного перрона как самое настоящее, только миниатюрное цунами. Выплеснулась — и отхлынула, но почти сразу же занялось дерево, а потом огонь, видимо, щедро подпитываемый бензиновыми парами, тонкими и стремительными синими змеями побежал дальше. Еще минута, и здание вокзала, счастливо пережившее и появление здесь немцев, и первый налет бронепоезда, тоже вспыхнуло, как факел. Из него начали выбегать люди, на ком-то уже горела одежда… Очень похоже, городу сегодня тоже достанется. А потом рванул очередной вагон с боеприпасами, и здание начало складываться, как карточный домик… И почти сразу пузырящийся огонь взлетел, казалось, до небес.
Зрелище было завораживающее, жуткое и прекрасное одновременно. Впору пожалеть, что ты не художник. Или обрадоваться — они, говорят, смотрят на мир иначе. Ярче, впечатлительнее… А после такого особо чувствительной натуре и свихнуться недолго. Сергей не без основания считал себя достаточно уравновешенным человеком, а за последние месяцы, как думал, успел окончательно загрубеть душой. И все равно отвести взгляд не получалось. Было в пламени что-то гипнотическое…
Это продолжалось ровно до того момента, как взорвался пакгауз. Что уж там было, оставалось лишь догадываться, но получилось неплохо. Добротная, крытая железом крыша не разрушилась. Она лишь приподнялась метра на два, а потом рухнула вниз, на землю — стен к тому моменту уже не существовало. Вместо них, сметая все на своем пути, полетела в разные стороны волна мусора. Даже пламя на несколько секунд притухло, и это разом вывело людей из транса.
Хромов аккуратно прочистил кончиками мизинцев уши, тряхнул головой и, заметным усилием воли сохраняя на лице выражение полного, даже какого-то отрешенного спокойствия, обернулся к собравшимся. Отметил про себя неестественную бледность лиц и, всеми силами удерживая ровные, безразличные интонации в голосе, приказал:
— Ну что, господа-товарищи. Здесь нам больше делать нечего. Уходим.
Судя по тому, насколько быстро они тронулись, все были уже давно в этом убеждены и ждали только команды. Негромко постукивая колесами на стыках рельсов, бронепоезд отступал от эпицентра локального апокалипсиса, заливающего его нутро через смотровые щели пронзительно-ярким светом. Этого не могло, конечно, быть, но сознание штука хитрая, и Сергею показалось, что сквозь шум движения, грохот взрывов и рев пламени он слышит вопли сгорающих заживо людей. Без разницы. Немцы они или нет… Людей!
Раздраженно помотав головой, он прогнал наваждение и вдруг рефлекторным жестом перекрестился. Всю жизнь был атеистом, смеялся над попами, а сейчас получилось будто само собой. Вбитая поколениями истинно верующих предков реакция, не иначе. А может, просто на фронте атеистов не бывает… Оглянулся, не заметил ли кто, и неожиданно для себя увидел, что большая часть находящихся в вагоне повторила его жест. И не было здесь ни насмешек, ни комсомольских рефлексов, ничего! Были просто люди, а в смерти все становятся равны. Оставалось лишь в лепешку расшибиться, но вывести их отсюда. Просто потому, что именно ради жизни людей, конкретно этих и многих других, и идет эта война. Жизни — и, как бы ни пафосно это звучало — свободы, второе даже важнее. Но обо всем этом пускай думают другие, а у него сейчас задача совсем иная…
Не зря говорят, что человек — скотина, которая ко всему привыкает. Очень скоро Хромов перестал обращать внимание и на пропитавший весь состав запах гари, и на стук колес. По сравнению с его временем, кстати, заметно более неприятный. Вряд ли дело в рельсах, со времен царя Гороха в них меняется разве что материал. А вот подвеска броневагонов и пассажирских поездов будущего — это, как говорится, две большие разницы. К тому же рессоры, пружины и что там еще, Сергей, к некоторому стыду, поймал себя на мысли, что за все время не поинтересовался и даже не присмотрелся внимательнее, наверняка изрядно перегружены. Так что удары о стыки рельсов жесткие, вытрясающие душу. Но — ничего, привык быстро. Перебрался в штабной вагон, расположился в кресле, трофейном, кстати, позаимствованном у самого фон Бока, и задрых до самого утра, резонно предположив, что случись нужда — разбудят. Жаль только, что ночь уже заканчивалась.
Селиверстов тоже вырубился, и командовал Ильвес. В отличие от них, курсант с его крепкими нервами задрых сразу после возвращения из рейда, забравшись в этот самый вагон. И, кстати, сидя вот в этом кресле. А потом Сергей, предвидя сложную ночь, приказал его не будить — все равно никакой особой пользы делу не будет. Ну а тяжести перетаскивать — на то людей хватает. Тех, у кого квалификация пониже. Так что проспал Ильвес практически до самого боя, зато теперь, будучи самым отдохнувшим, без особых проблем управлялся с делами. И, в частности, портил немцам будущую жизнь.
Во времена СССР очень любили подчеркивать (а во времена раннего либерализма с пылом опровергать), какой урон нанесли врагу партизаны. Заслуженно их хвалили, чего уж, люди сделали огромное дело. И, в частности, очень любили приводить в пример «рельсовую войну», нанесшую колоссальный урон немцам. Вот только как-то забывая при этом, что основной вред наносили даже не пущенные под откос составы. Не так уж и много их было, честно говоря, особенно на первом этапе войны в условиях нехватки вооружения, а главное, опыта
[43]. Это позже, когда люди изрядно настропалились, а костяк многих отрядов составили заброшенные с Большой земли качественно обученные диверсанты, немцы взвыли. Пока же основной ущерб был в другом.
