И тут, в эту полную музыки минуту, оркестр свернул элегию, и дал марш «Триумф победителей». В калитку стучал высокий, элегантный, судя по шляпе, мужчина. Простите, мадам! — приветствовал он Анну Карловну, — вы не будете столь любезны, окажите мне честь, сообщите, где проживает достопочтенная стоматолог Анна Докшиц?
Рука Судьбы, господа, рука Судьбы. Это и был — Пётр Серафимович. Собственной персоной.
Глава 6
Что плохого, спросите вы, в фамилии Докшиц? А ничего! Город в Витебской области, Докшицы, всего лишь. А неблагозвучно. Дразнили Анечку Докшиц до 18 лет, потому как в 19 она фамилию сменила. На благозвучную, мелодичную уху, и стала Анна Лопушанская. Помаялась, помаялась, — нет, снова — не то. И присовокупила прежнюю, и вышло вовсе забавно — Лопушанская-Докшиц. Очень печалились всякие муниципальные дамы, не в силах бегло, скороговоркой — произнести. А уж простецкий люд, тот голову и не ломал — как только не звали! И Покшиц, и Фукшиц, и уж едва к Ешкин-кот не скатились! И стали по-простому звать — Карловна. Она ж одна на деревню Карловна-то была? Ну, вот!
Анна Карловна, теребя воротничок, уже шла к калиточке, столь затейливой, что впору той быть отдельно стоящей, чтобы любоваться на такую красоту, потому как забор был самый обычный, из подручного материала. Анна Карловна шла, и яблоки падали, и шла она вся, подсвеченная закатным солнцем, и волосы, опушенные вечерней росой, сияли радужным нимбом. Мужчина у калитки, одетый, по случаю тепла, легко — в габардиновое пальто, снял мягкую шляпу и промокнул лоб. Одуревшая от голода комариха села на переносицу и погрузила хоботок, с трудом качая кровь нелюбимой, второй группы. Анна Карловна, добежавшая до калитки на цыпочках, автоматически ловко хлопнула комариху, и некрасивое пятно расплылось на лбу. Вы что же это, голубушка, творите? — мужчина стер пятно пальцем, — зачем это вы меня по лбу? Я к вам по поводу острой зубной боли! А это в рабочее время, — Анна Карловна развернулась к домику, в окне которого застряла в голодном недоумении голова Толяна. Нет, позвольте! — мужчина схватил Анну Карловну за локоть, — а клятва Гиппократа? Да оставьте, оставьте меня! — вскричала Анна Карловна, — разве греки зубы лечили? Они их драли! У меня драма! А вы со своим кариесом… Позвольте-позвольте! — мужчина, волнуясь, надел шляпу на рог стоявшей у забора меланхоличной коровы Сары. — Клятву все дают! Даже няньки в больнице! Извольте позволить вам немедленно отправиться к моей дражайшей супруге, которая измучена невыносимой болью! Я не сплю, она не спит, ах, моя Лизанька! А вы — вы! Мне вас рекомендовал Марк Эдуардович, и, знаете ли, он был о вас лучшего мнения! Теперь я открою ему глаза! Господи! — Анна Карловна бросилась на калитку, чтобы обнять пришедшего, — Марик! Он меня помнит! Мы с ним катались на мопеде! Ах-ах-ах! А эти наши поездки в Рузу? Марик вам говорил? Ах! Мы лежали с ним в сугробе, он держал меня за руку, и говорил — Анна! — Анна Карловна никак не могла придти в себя от волнения, — Марик вам рассказывал? Про сугроб? А как мы пили вино в дамской комнате в Консерватории? Нет? А как я… Да что вы пристали, — мужчина не заметил, как корова, наевшись, ушла домой в его шляпе, — вы какая-то, простите, жертва общественного темперамента, а не стоматолог! Анька, — загудел Толик-Козёл, — ужин будет? Эй, фраер, настучу сейчас! Прием в анбулатории, в девять нуль-нуль, — Толик начал вылезать в форточку. Анна Карловна, не в силах выдержать напряжения, разрыдалась, — едемте, голубчик, а то он вас убьет на дуэли! Он так нервен в последние дни, он столько страдал! Подождите, я возьму саквояж с интрумэнтом, — и Анна Карловна, приподняв юбку пальцами, собранными щепотью, побежала в амбулаторию.
Глава 7
Ах, как заметался хороший Толик, пытаясь освободить голову от форточки, как замолотил руками по подоконнику, застучал ногами по полу, прикрытому китайским ковром с натуральным, впрочем, ворсом (ковер был родом из 50-х, и по ночам, фосфоресцируя, появлялся на нем сам Великий Кормчий, Мао Цзедун. Партия этих ковров, подаренных совпартработникам, несла в себе сюрприз — привет от Мао!), но все было тщетно — если уж Анна Карловна решалась исполнить долг, ничто не могло ее остановить!
— а представиться даме вы не хотите? — Анна Карловна стучала по ладони кюретажной ложечкой, — или вы так и останетесь — инкогнито?
— отчего же, — Петр Серафимович покосился опасливо на зубоврачебный инструмент, — вы же будете карточку заполнять?
— могу и не заполнять, — Анна Карловна шаловливо коснулась ложечкой плеча Петра Серафимовича, — могу и приватно!
— это лишнее, — Петр Серафимович отпустил руль и протянул правую руку Анне Карловне, — честь имею! Петр Серафимович. Грацианский!
— КНЯЗЬ! — завопила Анна Карловна, — КНЯЗЬ!!!
— отчего же, — скромно потупился Грацианский, — сразу князь? Хотя род известный, прямо скажу, не запятнал. Несли, так сказать, с достоинством
— нет-нет, вы — князь! Я сразу вижу аристократию, сразу же! Я чрезвычайно чувствительна! Ах, я сразу, сразу — чувствую, прозреваю черты древних и благородных родов!
— ну, судя по тому вахлаку, который в окошке у вас торчал, верю охотно, — Петр Серафимович все еще махал рукой перед несколько удлиненным носом Анны Карловны, когда машина, икнув, ткнулась в подмоченный стог сена. — Черт подери! из-за ваших глупостей я чуть Лизанькину машину не разбил, — запричитал Петр Серафимович, — князь! заладила, как попугай! князь… отец мой авиаконструктор! И я сам — авиаконструктор! И Лизанька моя
— тоже конструктор, — Анна Карловна спрятала ложечку в саквояж, — прямо братья Райт, какие-то! Руку дайте, мужлан! И позвольте заметить — водитель из вас, как из самолета прялка — никудышный!
— да уж! куда нам! — Петр Серафимович, откатив речную машинку «Оку» от стога, внимательно исследовал бампер, — царапина вот, и вмятость! И впуклости вот…
— не пошлите, — отрезала Анна Карловна, надевая хрусткий халат на курточку, — ведите меня к пациентке!
Глава 8
Владения Грацианских разбежались по сонному берегу, как заблудшие овцы. Анна Карловна, ломая каблуки, устремилась девичьей пробежкой к низенькому домику с голубыми ставенками
— ах! ах! это настоящая усадьба! ах! какие колонны! какой портик!
— да куда вы, в самом-то деле, — Пётр Серафимович схватил Анну Карловну за хлястик халата, — это баня! Какие колонны! Это жерди для забора, ей-Богу, вы какая-то экзальте уж чересчур, право слово! Страшно перед вами и рот-то открыть, без зубов останешься, идемте, Лизанька изнемогает!
Веранда Грацианских выходила на озеро, отчего комары гудели здесь особенно назойливо, и тянуло запахом тины. Анна Карловна, поминутно всплескивая руками — ах! камыш! ах, пейзаж! ах, птичка, птичка! — все никак не желала лезть с зеркальцем к Лизаньке в рот, уворачивалась, закатывала глаза, видя необыкновенный гвоздь ручной ковки или поставец, грубо сработанный местным столяром. Когда же Пётр Серафимович, слегка применив силу, все-таки вдвинул трепещущую Анну Карловну в светлую комнату, в которой в глубоком кресле восседала-возлежала сама Лизанька, та уже спала, свесив набок головку пожилой полярной совы.
