– Нет, – профессор покрутил в руках свою стопку, – помогли цель осознать.
– А это не одно и то же?
– Нет. Запрограммировать – это заставить человека следовать чужим целям. Помнишь Дюма? «Сестра, имя!» – Рафик кивнул. – Миледи программировала убийцу. А помочь осознать цели – это заставить человека поставить свои собственные. Свобода – осознанная необходимость. И если верить нашему боярину, Дмитрий смог прожить жизнь без подсказок. Сам.
Парень поболтал в стопке остаток самогона и осторожно понюхал, развеселив Журавля.
– Мутно всё это, – пожаловался он в никуда.
– А что, могли бы запрограммировать? – скаля зубы, улыбнулся Сан Саныч. – Вот такого человека, как Данила? Несгибаемой воли мужик получился, даром что пацан.
Профессор покачал головой.
– Должен признать, что такого, каким получился ваш Данила, я его совсем не знаю. Сплав там образовался – из Старшего и Младшего.
– Да, эти двое, как два кирзача на одну ногу, – согласился Журавль. – То грызутся по пустякам, а то вдвоем такие задачи решают, что мозги художественным штопором закручиваются. Да и жизнь им по душам проехалась, как по проспекту на танке – утрамбовала…
– Думаете, смогут спаяться? – спросил профессор.
– Смогут. Там такой булат выйдет! И потом, за детей Данила горы свернёт и царства порушит. Если депутатик твой не подведёт, всё у них получится… – Журавль требовательно взглянул на профессора, словно за грудки его вздёрнул. – Ну? Верить-то ему можно? А то пришлось на него всё оставить…
Профессор ничего не ответил и уже сам принялся разливать самогон по стопкам.
– Роман, тебе освежить? – поинтересовался он, глянув на недопитую стопку аспиранта.
– Спасибо, не надо, – отказался вежливый Рафик. – У дяди Журавля достаточно свежий самогон.
Тот хрюкнул.
– Теперь понятно, в кого Данила пошёл. Не в маму с папой, а в дядю с учеником… – Журавль почему-то развеселился. – А Тимофей и подавно – тот как сморозит чего-нибудь… Ну точно, как вот он.
– Тимофей? – удивился новому имени Роман.
– Сын Данилы, – и, отметив недоумение в глазах профессорского ассистента, который проводил своего пациента не далее как утром, добавил: – А чего ты удивляешься? Когда я расстался с Данькой, ему уже тридцатник стукнул. Так что у нашего Профа в двенадцатом веке имеется внучатый племянник, а у тебя крестник.
– Чего? – в конец офигел Рафик.
– Что чего? – растянулся в улыбке Журавль. – Когда мы Тимку крестили, в пику этим, башкирам, хоть язычникам, хоть мусульманам, Данила настоял, чтоб крёстным считался некий Роман, который и выучил его всем тем штукам, от которых мастера тащились. Кто такой Роман, никто и не понял, но местных именно потому проняло аж до печенок. Так что там с верой, Проф? – вернулся Сан Саныч к прерванному разговору.
– Вера? – профессор вертел в руках свою стопку. – Сложное это слово, вера. Вот вам, Александр Александрович, верить можно?
Рафик, сообразив, что сейчас и начнётся тот разговор, ради которого они сюда приехали, стопарик в руки взял, но не рискнул даже понюхать. Журавль одобрительно усмехнулся.
– Верить никому нельзя, – ответил он профессору. – И мне тоже. Вот мотивы считать можно. Не с руки мне тебя сдавать, Проф. Можно, конечно, пойти к нашим журналожцам и рассказать всё. Артефакты я найду какие им показать для убедительности, да они и так из штанов в прыжке выскочат – за такую-то историю… Только жизнь на ярком солнышке – штука занятная, но, как и у бабочки, недолгая. Придут нужные люди и объяснят вашим журнашлюшкам, что всё это бред контуженого солдафона. Ну а того, кто такими фантазиями бредит, они сами вылечат. С гарантией. Нет, нету мне резону лишнего болтать. Особенно, если ты выполнил мою просьбу, Проф. Ведь выполнил? – Журавль впился глазами в лицо Максиму Леонидовичу.
– Нет, не выполнил, – не стал врать тот. Взгляд Сан Саныча сделался колючим.
– А зря. Он ведь любил свою Инеш больше себя. Если бы не её смерть, то эта старая карга, Нинея, хрен бы вашу защиту пробила и до мозгов добралась. Из-за этой суки Младший из-под контроля и вышел, а я поздно понял… Жизни вечной захотела, ведьма старая, жаль, не успел я ей это организовать, козе драной – руки так и не дошли, да и опасно было её трогать – не расхлебали бы. Перед отъездом хотел зайти поговорить, да вот… Не туда отъехал и раньше времени… – Журавль стукнул кулаком по столу и придавил профессора взглядом. – Причина хоть веская?
Максим Леонидович налил себе самогону из Журавлёвой банки и опрокинул в рот.
– Веская. Эта причина называется временной парадокс. Их, парадоксов, существует два рода, знаете ли. Первый – это тот, что мы с вами организовали. Вы ушли в прошлое, повстречали там моего племянника, вырастили его там, используя наши наработки, потом вернулись назад – ещё до того, как этот племянник отправился туда, к вам, и всё нам рассказали. Мы на основании вашего рассказа сформировали те самые наработки и дали ему те самые знания, которые помогли случиться тому, что случилось. Это парадокс первого рода – замкнутая петля, которая сшивает две плоскости реальности в одной точке, – профессор, не поднимая глаз, вертел в руках свою стопку. – Но вы попросили передать Дмитрию, чтоб он предупредил вас о вашей жене и был осторожен в пути со своей… Н-да… Инеш и Карагаш. Я не предупредил, они погибли, и ваши дети осиротели. Ваш сын остался инвалидом, а сам Дима оказался на грани.
– Так почему, а, Проф?
На Журавля было страшно смотреть.
– А вот если бы я предупредил и они остались бы живы, то история пошла бы совершенно иначе и никакого отношения к тому, что вы мне рассказывали, не имела бы. Не говоря о такой мелочи, что вы бы тут сейчас не сидели.
– Открытая петля? – пробормотал Рафик.
– Скорее что-то типа того, когда швейная машинка застрянет на одном месте. Каждый виток – это новый вариант истории. Какие-то петли сильно затянуты, какие-то свободны, и в конечном итоге нить обрывается.
– Катастрофа? – угрюмо спросил Журавль.
– Нет. Нет, конечно. Во всяком случае, не глобальная. Но в тот момент, когда Дима воспользовался бы знанием, история ушла бы вразнос. Начала бы наматывать витки и, в конце концов, стабилизировалась на каком-то варианте. Но в этой истории исчезли бы возмущающие факторы.
– То есть я и Данила?
– То есть и вы, и Данила, и ваши дети. И уж про привой говорить совершенно не приходится. Предупреди я Дмитрия – и я своими руками всех бы и похоронил. А уж каким образом произошло бы ваше «изъятие из реальности», никто вообще предугадать не возьмётся. Нет нас – и точка! Короче, узнавать это экспериментально никакого желания не имею. Это и есть временной парадокс второго рода.
– Бабочка Бредбери? – то ли спросил, то ли подтвердил свои мысли Рафик. – Любая система стремится в состояние с наименьшей энергией. История выберет то состояние, когда не будет факторов, вызвавших колебательный процесс.
