Кузнечик кивнул.
– Сегодня последний день, когда отвечаешь не по форме, и тебе это с рук сходит, – прищурился Филимон. – А раз понятно, то марш в кузню. Сегодня до конца дня сидите там.
– Ну, а ты что скажешь, Макар? – Филимон дождался, пока младшие вышли из горницы, и устало оперся на стол.
– Недоглядел…
– А что, правда знал, куда глядеть? – старый полусотник вдруг весело, почти до слёз рассмеялся. – Ну, ты силён, десятник. Я так и сейчас не знаю. Недоглядел он! Да ты посмотри, что в крепости делается. А если б не змей этот проклятущий, а ляхи нагрянули? Или из-за болота мстить пришли? Что, как куры по крепости метались бы? Ну, уж нет, Макар. Если б твой приёмыш эту штуку не придумал, то что-то пришлось бы придумывать нам.
– А с ним-то что делать? Аристарх ведь особо предупредил – ломать его нельзя. Тем, из-за болота, он именно таким и нужен.
– Угу, знать бы только, для чего. Но только «не ломать» и «не наказывать» – это совсем два разных дела. Вот давай о деле и подумаем. Что ты про всю их ватагу сказать можешь?
– А что говорить? Собираются, сказки рассказывают. Гм… мастерят что-то.
– Да откуда ж ему знать-то? Молодой ещё, – с усмешкой разглядывая Макара, подал голос Тит. – Не видел, поди, со стороны, как это бывает. Десяток у них собирается. Странный, конечно, не было у нас такого никогда, но всё-таки – десяток. Вы и сами когда-то в такие ватаги сбивались. Бывает, сопляки сопляками, от горшка два вершка, а уже видно, кто в ком интерес имеет и кто кем верховодить будет.
– А девки мелкие там каким боком? Тоже в десяток хотят? Так спокон веков такого не было! Ум за разум закатывается от всего этого… – Макар растерянно потёр лоб.
– Это ты точно сказал! – ухмыльнулся Филимон. – Закатывается. Только сейчас заметил? У меня вон закатываться начал, как Михайла Академию свою удумал. Как услыхал, так сразу и закатился. Крестника твоего, видать, крепко учат. Так, как Корнеева внука отец Михаил учил. А может, и покрепче даже. Мнится мне, что настоящие знания туда сперва попали, а уж как они священника нашего задели, то теперь одному Богу ведомо. Может, Нинее ещё. И не спросишь теперь… А надо.
Филимон покряхтел, глянул на задумавшуюся Анну и ухмыльнулся.
– А что до соплюх твоих, там просто всё. Видал, как Семён взъелся, когда младший девичий за Кузнечиком потянулся?
Макар кивнул.
– Бабские десятки не мы, а вон, боярыня Анна придумала, – Анна подняла задумчивый взгляд на Филимона. – Сначала шутейно вроде. А сейчас вон на Млаву погляди. Да и Верка твоя как заправляет – и про колодец почти забыла. Что до Ельки, то ей надоело быть второй, вечным хвостиком за братом виться. Она вровень идти хочет. Не по военной стезе, ясно дело, но и не хуже. Так что боярышня Евлампия куда быстрее своих старших сестёр поняла, чего хочет, и что твой мальчонка ей в этом поможет. Как – может, и не видит ещё, но уверена в нём твердо. Она сидит с Кузнечиком твоим на одной лавке и делает одно дело. А с Семёном такого не получится – там она всегда вторая. И даже не вторая, а… – Филимон замялся, подыскивая правильное слово. – При Сеньке она. Вечно при нём и за ним, а она сама хочет. Потому и в десяток к Тимофею она не напрашивается. Зачем? У неё свой имеется, она его поднимает.
– Выходит, Сенькины щенята тут же угрозу себе усмотрели? – Макар опять потеребил бороду. – Потому и окрысились? Из-за Кузнечика?
– Да какой «усмотрели»! – Филимон чуть покрутил клюку, чтоб понадежней уперлась в пол. – Учуяли. Смотреть пока ума не хватает, а вместе они уже крепко стоят. Вот только они были единственным младшим десятком, а сейчас собирается второй. А с Сенькой даже соплюхи остаться не захотели. Вот и окрысились. А что из-за Кузнечика… Нет, там не в нём дело, а в Семёне. Свои убытки он видит, а своих выгод – нет. Вот этому его и учить надо.
– Вот потому ты сейчас Тимофея в Сенькин десяток и отправил? Чтоб притёрлись и вражда не началась?
– Потому и отправил. А ты и присмотри ещё, насчет вражды-то.
– А что делать с Тимкиным десятком? Получается, сохранить – ты ведь Кузнечика только на полдня к Сеньке отправляешь? А остальное время в кузне. Значит, остальные точно туда придут.
– Конечно. Зачем разгонять такой хороший десяток? Вон, Кузьма всё время жалится, что помощников у него раз-два и обчёлся. А мастеровой десяток Младшей страже нужен. Да ещё и обученный. А учить его у нас некому. Да и не сможем мы их просто так разогнать. Если уж крепкий десяток зародился, то его разгонять нельзя – соберётся всё одно, но соберется вопреки, а потому всегда будет против всех. А оно нам надо? Другое дело, как за этими мастеровыми глядеть. Наказывать их нельзя – они просто придумывать что-то перестанут. Или хорониться начнут… – Филимон задумчиво пожевал губы. – Перестанут… Может, оттого им там, за болотом, столько воли давали? Чтоб придумывать не переставали? Собрали, значит, тех, кто не может перестать? Вон, как Петруха наш? Интересное это место, слобода ихняя… А уследить за ними как тогда? А вот, пожалуй, как. Давай-ка, Макар, мы ему на ногу жёрнов повесим. Да потяжелее.
Наставники с интересом следили за размышляющим вслух полусотником.
– Не понимаешь? Поймёшь. Сходи-ка ты к Юлии и присмотри там кого-нибудь из отроков, лучше увечного, только чтоб уже ходить мог, и незлобивого. Скажешь, подучить твоего крестника надо. Внове ему тут всё, а в десятке гонцов учиться не просто. Пусть поможет. А Тимофей твой пусть его взамен ремеслу поучит – да хоть те же ножи точить, чтоб сам на простую работу не отвлекался. Надо будет – и ещё помощников дадим. Вон их, в лазарете, много обретается. А те помощники за мелкотой и сами присмотрят, и шалость какую сотворить не дадут. Да и сами при деле будут. Небось, себя на их месте не забыл ещё?
Макар отвел глаза. Удивлённое молчание наставников, обдумывающих Филимонову идею, прервал кашляющий смех Тита.
– Жёрнов потяжелее, говоришь? На ногу, говоришь? Это чтоб сильно не разогнался? И целый увечный десяток ему нагрузить, чтоб вроде и воля осталась, и что умеет, показал, а про шалости и мысли забыл? А ведь получится! Вот ей-богу получится!
Идею Филимона Макар решил в долгий ящик не откладывать и сразу после нечаянно случившегося «педсовета» отправился в лазарет. Объяснив Юльке смысл задания старого полусотника, наставник с кряхтением присел на лавочку и спросил у лекарки совета: кого из её подопечных можно отправить в окончательно занятую младшей ребятнёй кузню.
Вообще-то своих учеников Макар знал, и кто может подойти для такого задания, представлял. Да и об их здоровье справлялся регулярно. Суть вопроса была в другом. Состояние, когда ты себя заживо похоронил и решил, что всё, жизнь кончена, Макар по себе помнил. Стыдиться… Нет, бывший ратник тогдашней своей слабости не стыдился: было – да, но прошло. А вот каково хоронить себя в четырнадцать лет и каково чувствовать, что ты больше никому не нужен, ни тут, в крепости, ни в лесном селище, где когда-то был твой дом, он представил очень хорошо.
