Махира
Эдвард перечитывал письмо снова и снова, по кругу. Он бы перечитывал его до тех пор, пока не пришло время покинуть гараж, но Шай заметила странность в его поведении и спросила:
– Там все хорошо?
Он протянул письмо ей.
– Ты знал, что у Джордана есть девушка? – спросила она, подняв голову.
– Нет. – Это слово отдалось эхом внутри него и будто упало в пустой колодец.
– Ты вообще был с ней знаком?
Он покачал головой:
– Я, наверное, видел ее в гастрономе, но забыл.
– Семь миллионов долларов и девушка, – приглушенным голосом сказала Шай.
Эдвард представил себе Джордана, тот бегает вокруг деревьев. Спрыгивает с крыши машины и отказывается пройти досмотр в аэропорту. Он почувствовал боль, которая медленно зарождалась где-то в груди и разбегалась по всему телу, как линия разлома перед землетрясением.
Что я могу для тебя сделать, Джордан? Что это значит? Чем я могу помочь?
Теперь у Эдварда был ответ: нужно ехать к ней.
III
Мы храним в себе других, безнадежно и вечно.
Джеймс Болдуин
14:07
Ледяной дождь, бьющий самолет, вызывает сбой в работе системы. Трубки Пито (названные в честь французского инженера и изобретателя начала восемнадцатого века Анри Пито), которые помогают определить скорость и высоту полета, обмерзают. Этого не должно происходить даже при критически низких температурах, и именно этот факт всплывет на слушании семь месяцев спустя. Когда трубки Пито выходят из строя, отключается автопилот – так работает система безопасности самолета – и тогда пилоты должны проверять показания датчиков и определять скорость и баланс самолета вручную.
Дождь прекращается, но погода, этот капризный клубок воздуха и влаги, все еще не нормализовалась. Тучи кружатся вокруг самолета, как стаи перелетных птиц. Когда командир судна возвращается в кабину, он опускается на левое сиденье и изучает показания радаров. Второй пилот продолжает следить за приборами.
– Роторная турбулентность. Сильнее, чем показывает радар. – Командир смотрит на экран. – Отклонись влево.
Второй пилот, человек лет на двенадцать младше командира, выглядит обеспокоенным.
– Что?
– Немного отклонись влево. Мы ведь теперь на ручном управлении?
Второй пилот кивает и разворачивает самолет влево. Странный запах, запах гари, наполняет кабину. Температура повышается.
– Что-то не так с кондиционером?
– Нет, – отвечает командир. – Это погода. Все в порядке. Просто кристаллы льда скопились на внешней стороне фюзеляжа. Мы в порядке. Давай уменьшим скорость.
Джордан уже давно осознал, что он больше не нуждается в родителях. Он живет с ними, потому что обычно дети живут с родителями до совершеннолетия, но в то же время прекрасно знает, что может легко найти работу, продолжать учиться, проводить время с Махирой и жить самостоятельно. Он представляет себе собственную квартиру: светлая студия с высоким потолком и собственной кроватью. Живущий там Джордан носит очки, несмотря на прекрасное зрение, а в его руках чашка кофе.
Теперь, видя, как доктор исчезает в глубинах первого класса, он думает о том же, о чем думают Брюс и Эдди: Что-то не так с мамой?
– Там летит больной старик, – говорит Брюс. – Наверное…
Воздух, кажется, выскальзывает из его приоткрывшегося рта, и остальная часть фразы теряется, когда самолет резко подает вправо, как камень, скачущий по поверхности пруда.
Толчок сдвигает что-то внутри Джордана, и он постигает новую истину: Я нуждаюсь в них. Мне нужны все трое. И, пока самолет колеблется, словно раздумывая над следующим шагом, в квартире его мечты появляется двухъярусная кровать, которую он делит с братом, и еще одна спальня, где сладко спят родители.
МАРТ 2016
Большую часть дороги до Нью-Йорка Эдвард держал глаза закрытыми. Они с Шай прочитали и проанализировали все письма. В школе начались весенние каникулы, и поэтому они смогли улизнуть из дома незамеченными – Лейси уехала на работу, а Беса отправилась в гости к кузине. И все же Эдварда переполняло раздражение. Он должен был совершить эту поездку, потому что она очень важна. Но в то же время он сердился на брата, ему казалось, что у них не было секретов. А Джордан взял и поцеловал девушку. Влюбился в нее, в эту незнакомку. Брат либо не хотел говорить Эдварду правду, либо не доверял ему.
На середине пути Эдвард внезапно распахнул глаза, как будто резко испытал нехватку света.
– Я пропущу пробный экзамен на следующей неделе.
– Хорошо, – ответила Шай.
– А ты пойдешь на него?
Этот экзамен определял уровень знаний, и Эдвард чувствовал некое отторжение.
Автобус свернул к тоннелю Линкольна.
– Я не знаю, чем хочу заниматься.
– Я тоже этого не знаю.
Шай пожала плечами:
– Ну, тебе-то не обязательно сдавать дурацкие тесты, Эдвард. А я обычный человек.
Он нервничал, так как выпил слишком много кофе, хорошо, что не стал пить еще и газировку. Эдвард не сказал тете и дяде, куда едет. Им и в голову не пришло бы, что он где-то дальше дома Шай. В конце концов, он раньше никогда не сбегал.
Это была его первая поездка в Нью-Йорк.
Он не хотел произносить это вслух.
– В первое лето ты сказала мне, что я необычный и что ты тоже необычная.
– Послушай, – Шай остановила Эдварда. – Если я хочу иметь шанс сделать что-то великое, мне нужен диплом колледжа.
Шай сидела у окна, и он видел ее профиль в отражении, это был профиль не девочки, а молодой женщины.
Доехав до автовокзала, они взяли такси до гастронома. Такси везло их по четко очерченной сетке Манхэттена, и вокруг Эдварда разворачивались виды Верхнего Ист-Сайда. Жизнь его семьи протекала на этих улицах. Они проехали мимо химчистки, библиотеки с кирпичным фасадом, мимо захудалого продуктового магазина, где Адлеры покупали большую часть продуктов, и модного супермаркета, в котором отец брал мясо и сыр.
Эдвард заметил антикварный магазин, где мама однажды купила часы. Она держала их на комоде и говорила, что эти часы напоминают ей о бабушке. Заметил и почтовый ящик, к которому прислонялся, пока отец сдавал ежегодные налоговые чеки. Он вспоминал, как папа хлопал маленькой синей дверью, жалуясь на необходимость платить за войны, в которые он не верил.
– Если бы я мог решать, куда уходят мои деньги, – говорил отец, – я бы платил налоги с большим энтузиазмом.
Эдвард затянул ремень безопасности, словно защищался от воспоминаний.
