– Я благодарен тебе, – говорит он, а потом в ужасе думает: Я благодарен тебе? Господи, ну ты и идиот.
– Что ты сказал? – Она выглядит искренне смущенной.
Своим замедленным, сверхдетализированным зрением Марк замечает холод на ее лице, когда она поворачивается к нему, – ей явно хочется уверенно отмахнуться от него – но холод уступает место замешательству и уязвимости.
Марк замечает еще одну возможность. Возможности окружают его, и он умеет их видеть.
– Тебе надо работать, – говорит он. – Понимаю. И обещаю, что больше не побеспокою тебя. Я просто хочу пригласить тебя на ужин завтра вечером. В Лос-Анджелесе.
Она смотрит на него – ее красная помада идеальна, ее глаза божественны.
– Пожалуйста, скажи «да», – просит он. – Только одно свидание.
Она отвечает не сразу. Вероника – мастер пауз, а Марк ждет ее ответа с непривычным для него терпением.
– Да, – наконец говорит она. – Только одно свидание.
Джордан смотрит в раскрытую книгу, пытаясь сосредоточиться. Отец и брат ломают головы над судоку и то и дело машут бумагой перед его носом. Он не хочет участвовать в этих глупостях и знает, что отец не будет мешать ему читать. За это Джордан не переживает, тем более он выбрал хорошую книгу, «Молитву об Оуэне Мини», только вот никак не может на ней сосредоточиться. Мысли так и норовят умчаться в Лос-Анджелес.
Джордан, в отличие от Эдди, был не против переезда. Его младший брат плакал и умолял родителей остаться в Нью-Йорке.
– Здесь наш дом, – говорил он. – Мы не можем там жить. В Лос-Анджелесе землетрясения. Все ездят на машинах. Нам придется пользоваться солнцезащитным кремом.
Родители обещали подарить Эдди пианино и заставить новый дом книгами, но мальчик перестал спорить только тогда, когда большая часть его вещей оказалась в коробках.
Мысль о солнце, пляже и девушках в бикини кажется Джордану прекрасной, хотя ему трудно осознать правила нового места: неужели подростки его возраста действительно каждые выходные, захватив полотенца и ланчбоксы, отправляются на берег океана? Там все живут в домах с газонами. На углу не будет гастронома. Не будет Махиры. Джордан осознает: когда он целовал ее в последний раз, он надеялся, что новая Махира волшебным образом появится в Лос-Анджелесе и это будет повторяться на каждом шагу в его будущем.
Он в четвертый раз перечитывает одну и ту же фразу. Но новые губы будут не ее губами. Как это раньше не приходило ему в голову? Он не хочет целоваться со случайной девушкой. Ему нужна правильная девушка, та самая. В конце концов, он никогда не целовал никого, кроме Махиры. Джордан выпрямляется в кресле, чтобы быть выше своего брата и отца. Лос-анджелесское солнце вдруг становится блеклым и холодным. Девушки в бикини кажутся белыми и скучными. Махира выбрала его, и ему повезло. Что, если его удача на этом иссякла или он на самом деле привязан к Нью-Йорку и к ней?
– Папа, – говорит Эдди, – помнишь, ты говорил нам, что каждое целое число можно записать как произведение простых чисел?
Брюс кивает.
– Почему так? В смысле, странно же, нет? Прямо любое число?
Отец смотрит на Эдди:
– Ты спрашиваешь меня, почему это правда?
Я хочу, чтобы самолет развернулся, думает Джордан. Он чувствует себя раненым, глупым, беспомощным. Чувствует, что все его действия фальшивые. Он привлек к себе внимание, сделав выбор в пользу досмотра. Он привлек к себе внимание, заказав вегетарианскую еду. Он привлекал к себе внимание каждый раз, когда нарушал комендантский час и правила, установленные отцом. Он не поцеловал Махиру, она поцеловала его. Это была ее идея, а не его, и это единственная тайная, но подлинная часть его мира. Во всем остальном он обычный хвастун, позер, играющий в настоящую жизнь. Джордан скучает по Махире по-новому, гораздо сильнее. Ощущение жжется, как раскаленный металл. Она – его стержень. Или была им? До сих пор он этого не понимал.
– Отличный вопрос, – говорит Брюс. – Но я не знаю ответа на него. То есть почему любая правда – это правда?
Джордан закрывает книгу.
– Ты устал, приятель? – тихо спрашивает отец.
Я напишу Махире, когда приземлюсь. Скажу ей о своих чувствах.
– Смотрите, – говорит Эдди с волнением в голосе. – Дождь прекратился.
ЯНВАРЬ 2016
Эдварду и Шай пришлось потерпеть со вскрытием сумок до конца праздников. Шай рассказывала, что ее мама без ума от Рождества и Нового года и практически не спит, готовясь к торжествам. В два часа ночи Беса, скорее всего, будет печь мексиканское печенье с корицей или варить глинтвейн. Рано или поздно она переберется в гостиную, чтобы недолго поспать на диване, а затем продолжить упаковывать подарки или заново украсить елку. На Новый год приезжали ее кузины: она драпировала стены столовой приносящими удачу красными, желтыми, зелеными и белыми лентами и пекла особый сладкий хлеб. В полночь накануне Нового года она всегда распахивала входную дверь и выметала из дома прошлогоднее невезение.
– Она что, каждый год такая? – спросил тогда Эдвард, не припоминавший за Бесой безумия.
Шай устало кивнула, набирая печенья, которое собиралась унести в свою комнату, чтобы прятаться там как можно дольше.
За время каникул Эдвард стал хуже спать; он решил, что во всем виноваты сладости и разочарование из-за невозможности посетить гараж. Под глазами у него появились темные круги, и Лейси пригрозила отвести его к врачу, если племянник не пойдет на поправку. Пытаясь измотать свое тело, Эдвард заставлял себя есть капусту, пить чай перед сном и поднимать гантели, которые держал в подвале. Каждый день он подумывал о том, чтобы стащить у Лейси снотворное, но таблетки пугали его. Он боялся, что если проглотит одну, то уже никогда не проснется.
В первый же понедельник после возвращения в школу Эдвард засыпал на каждом занятии. Он был рад тому, что жизнь вернулась в нормальное русло и что этой ночью они с Шай заберутся в гараж, однако ничего не мог с собой поделать. Когда прозвенел последний звонок, он потащился в кабинет директора Арунди, чтобы проверить, как папоротники справились с каникулами. Эдвард взял свою лейку.
– С Новым годом, Эдвард, – сказал директор.
– С Новым годом. – Слова с трудом вырывались изо рта: они перекатывались у него в горле, как мраморные шарики. Он понял, как мало говорил в тот день.
– Что ты думаешь о вступлении в математический клуб? – спросил директор, изучая стебель даваллии.
Эдвард удивился:
– Я? Я никогда не задумывался об этом.
– Ты математик от природы. Возможно, пора задуматься.
– Нет, спасибо.
– А что насчет дебатов, или, может, тебе нравится какой-нибудь вид спорта? В молодости я увлекался фехтованием, но мне никогда не удавалось собрать фехтовальный клуб здесь. – Усы директора на мгновение опустились, будто бы вспомнив об этой неудаче.
