Бенджамин никогда не понимал тонкостей человеческого общения. Академические тесты давались ему хорошо, но он оставался глупым в социальном плане. Будь он смышленее, выбрал бы карьеру офицера и нашел способ попасть в Вест-Пойнт, военную академию. Туда в основном поступали белые, хотя армия всегда высматривала цветных кандидатов, чтобы разбавить контингент. Но Бенджамин никогда не протягивал руку для рукопожатия и даже не знал, какую именно руку нужно протянуть. Всю среднюю школу он держал рот на замке, а потом его попросту отправили на базовую военную подготовку. Неудивительно, что он так запутался в мыслях, что понятия не имел, кто он и чего хочет.
Он представляет себе Гэвина и чувствует глубокую боль.
– Я ухожу из армии, – отвечает он, и печаль внутри него превращается в недоверие. Бенджамин повторяет это снова, но уже громче. Он хочет услышать, как эти слова звучат в воздухе. – Я ухожу из армии. Еду домой.
Мальчик кивает, как будто это имеет смысл. Есть ли в этом смысл? Как это может иметь смысл? Вне армии у него нет ничего: ни опыта, ни работы. Он умеет виртуозно справляться с крупнокалиберной винтовкой – лучше, чем кто-либо другой, безупречно марширует в строю и может пересечь лес с рюкзаком в тридцать пять килограммов за спиной, не издав ни звука. Применимы ли эти навыки в гражданской жизни?
– Наверное, очень тяжело знать, что ты в любой момент можешь умереть, – говорит мальчик.
– Это и правда тяжело, – кивает Бенджамин, понимая, что и об этом он тоже еще не думал.
Солдат рассматривает мальчика. Когда-то он и сам был таким.
– Ты учишься в школе?
– Вроде того. Отец учит нас с братом на дому.
Бенджамин улыбается так слабо, что никто другой не опознал бы на его лице улыбку.
– Как тебя зовут?
– Эдди.
– А я Бенджамин.
– Мне нужно… – Мальчик показывает на дверь туалета. – Было приятно познакомиться. Сэр. – Он добавляет последнее слово как запоздалую мысль.
Линда высматривает невзрачную стюардессу, идущую по проходу с мусорным мешком. Поторопись, думает она. Пожалуйста, поторопись. Вонючая нетронутая еда на подносе ее мучает, и ей хочется, чтобы она поскорее исчезла. Хочется, чтобы исчезло и серое небо, а его место заняло голубое. Хочется, чтобы исчезла массивная туша Флориды. Хочется покинуть этот самолет.
Она представляет, как выйдет навстречу Гэри и как увидит его среди незнакомцев с букетом в руках – момент, достойный романтического фильма. Линда выйдет из самолета красивой, сияющей и отдохнувшей, и глаза ее бойфренда загорятся, когда он увидит ее.
Линда смотрит вниз. Ее одежда, такая свежая, когда она надевала ее, теперь выглядит грязной и сероватой. Руки потрескались от сухого воздуха. Ее волосы – она поднимает руку, чтобы прикоснуться к ним, – явно не в лучшем виде. Она представляет, как глаза Гэри расширяются от ужаса. Цветы увядают.
– Как ты думаешь, чем она зарабатывает на жизнь? – обращается к ней Флорида.
– Кто?
Флорида указывает на спящую женщину справа от Линды, которая все еще закутана в синий шарф.
– Я завидую людям, которые могут так спать, – говорит Флорида. – Сколько себя помню, у меня всегда была бессонница.
– Она, должно быть, очень устала, – замечает Линда. – Может, она работает на двух работах и почти не отдыхает.
Флорида прищуривается, будто проводя какие-то вычисления.
– Нет. У нее дорогие туфли. Думаю, она просто переутомилась, пытаясь удовлетворить нескольких парней. Вести скрытную жизнь очень трудно, не говоря уже о том, чтобы столько заниматься сексом.
Линда смеется, ее смех похож на икоту.
– Милая, – говорит Флорида.
– Что?
– Тебе надо больше смеяться. Какой чудесный звук.
– Ш-ш-ш, вы ее разбудите.
Марк ненавидит отходосы: от наркотиков, от спартанской гонки, от шестнадцати часов непрерывного отслеживания механизмов рынка. Именно из-за этого он в прошлом году окончательно бросил порошок. Головная боль, ощущение, что под кожей что-то царапает, сухость в глазах, вялость мозга – симптомы, нагонявшие его после каждого трипа, стали невыносимыми. Он любил кайфовать и не имел проблем с доступом к наркотикам: дилером был один из помощников в его офисе, популярный парень с блестящим будущим. Под действием порошка Марк работал просто великолепно; и он каждый день видел коллег, которые, нюхнув порошка, превращались в неадекватных торчков. Они потирали носы, прятали от света расширенные зрачки и говорили так быстро, что им приходилось повторять свои фразы по нескольку раз, чтобы их поняли. Марк же гордился тем, что никто не мог угадать, когда он был под кайфом. Ну, разве что брат, но Джакс – исключение, к тому же они редко виделись. Марк старался не думать о нем: мысли о Джаксе иногда настигали его, однако посткокаиновую жизнь Марк строил так, чтобы избегать этих мыслей любой ценой.
Марк, пристегнутый к креслу, чувствует, что проклятые мысли уже близко. Очень вовремя. Он окрылен, тело все еще возбуждено. Черт возьми, неужели все это случилось? Он должен либо поддерживать себя в этом состоянии, либо вырубиться, чтобы успокоить сознание. Однако у Марка с собой нет наркотиков, способных вызвать такое затмение, и поэтому единственное, что остается, – держаться изо всех сил.
Он оглядывается по сторонам.
– С вами все в порядке? – Соседка смотрит на него с материнской заботой.
Господи, думает он. Нет. Просто нет. Даже не начинай.
Марк встает. Он хотел бы снова поболтать с Криспином, но глаза старика закрыты, а кожа выглядит прозрачной. Вены просвечивают сквозь кожу, похожую на бумагу. Марк вздрагивает. Болезнь, старость, упадок сил – это недопустимо.
Он находит Веронику на кухне, рядом с кабиной пилотов. Он замечает из-за обострившегося восприятия, что окружен дверями: массивный вход в самолет находится в шести шагах позади него, дверь кабины – слева, а туалет первого класса – прямо за спиной.
– Привет, – произносит Марк, как он надеется, очаровательным голосом. Он пытается изобразить столь же очаровательную улыбку, но все усилия кажутся ему только попытками попасть в мишень. А попасть в нее трудно. Есть восьмидесятипроцентная вероятность, что он промахнулся в обоих случаях.
Вероника сидит на корточках в углу, складывая в контейнер что-то напоминающее полиэтиленовые квадратики. Когда она слышит голос Марка, встает и поворачивается одним движением, и от ее грации у него перехватывает дыхание.
Его мать часто таскала его и Джакса на балет, когда они были мальчиками, и, хотя Марк жаловался на скуку, ему втайне нравилось наблюдать за разворачивающейся перед ним красотой. Балерина делает пируэт. Прыжок, который закончится в объятиях другого танцора. Именно это очарование, это волшебство Вероника привнесла в маленькую кухню самолета, летящего на высоте 9 километров.
