В другой папке хранились распечатки упоминаний в социальных сетях об Эдварде или полете. Первая половина – выборки из группы Facebook под названием Miracle Boy, аватар которой – единственная фотография Эдварда в больнице. У него повязка на голове, и он смотрит в сторону. Эдвард с трудом узнал себя в этом образе. Большинство постов представляли собой ссылки на новостные статьи о полете, но были и посты, написанные в Twitter под его именем. Мне страшно. Мне одиноко. Я скучаю по маме. Я не знаю, почему я здесь. Может быть, Бог и спас меня, но я всего лишь ребенок.
– Кто мог это написать? – прошептал Эдвард. – С чего они взяли, что это нормально?
– Я видела их в самом начале, – сказала Шай. – В интернете. Я еще не знала тебя и подумала, что ты пишешь эти посты из больницы.
– Я едва мог дышать, – сказал он. – Как я мог создать учетную запись в Twitter?
А может, так оно и было? – подумала какая-то часть его. Его мозг стал ненадежен, и ни один факт не укоренился в нем достаточно прочно. Эдвард представил себя лежащим на больничной койке, с ногой в гипсе, изливающим свои чувства на айпаде.
Шай будто приготовилась к молитве, держа фонарик в сложенных ладонях. Она помотала головой и прошептала:
– Мы уже все обсудили. Нам пора идти.
Прежде чем выйти из гаража, они перечитали список пассажиров – оба старались запомнить имена – и проверили, нет ли новых фотографий в первой папке. Со вчерашнего дня Джон добавил еще одну: на ней была изображена рыжеволосая женщина в белом халате со стетоскопом на шее. Судя по взгляду, ее сфотографировали в неудобное время. На обороте было написано имя: доктор Нэнси Луис. Контактные данные: родители, живущие в Коннектикуте.
Эдвард узнал ее. Воспоминание, связанное со многим другим, сжало его горло.
– Ты знал ее? – спросила Шай.
На следующее утро после урока математики к нему подошла Маргарет.
– Я все переживаю, – сказала она. – Хотела спросить… У тебя ведь не было неприятностей из-за того, что ты меня толкнул?
Эдвард посмотрел на нее сверху вниз. Он вырос на три дюйма за последние шесть месяцев и постоянно удивлялся, когда видел макушки своих одноклассников, идя по коридорам.
– Нет, – ответил он. – Мне очень жаль. Я случайно. Я немного испугался, поэтому я больше не хожу с вами на физру.
Затем он вздохнул, завидев капитана футбольной команды. Тот тоже заметил Эдварда и показал ему все свои зубы – видимо, это была улыбка – а затем поднял руку для обязательного «дай пять». Эдвард поднял руку и хлопнул капитана по ладони. Когда он снова повернулся к Маргарет, она смотрела на него с отвращением.
– Он мне не друг, – попытался оправдаться Эдвард.
– Сколько углубленных занятий ты планируешь взять в выпускных классах?
– Понятия не имею. – Он удивленно посмотрел на нее. – Ты уже определилась?
– Семь.
– Вау! – Эдвард не знал, что у них был такой широкий выбор. Он жалел о том, что толкнул ее на уроке физкультуры, и жалел, что сейчас вел этот запутанный разговор. Он почувствовал пот на затылке.
– Твоим рейсом летело одиннадцать азиатов. – Маргарет сказала это более тихим голосом. – Один из них жил в том же городе, что и моя тетя.
Ее слова проникли прямо внутрь Эдварда, туда, где теперь был отпечатан список пассажиров, имена одиннадцати из которых, как он предположил по их написанию, были азиатскими. Маргарет только что дала ему подтверждение, которое казалось кусочком головоломки, вставшим на место, и он был благодарен. Он понял, что она обратилась к нему, потому что это ее волнует.
– Я знаю их имена, – так же тихо сказал он.
На секунду ему показалось, что Маргарет потребует, чтобы он назвал их, но она кивнула и, явно удовлетворенная, ушла.
12:44
Рейс 2977 летит по небу, оставляя за собой белый реактивный след, как и другие рейсы. Когда-то люди привязывали к рукам металлические крылья, создавая орнитоптеры, затем появились планеры, воздушные шары, деревянные высокопланы, дирижабли и многое другое. Но все пассажиры этого рейса родились в эпоху пассажирских авиаперевозок, и поэтому каждый из них воспринимает способность самолета парить в воздухе как нечто должное.
Вернувшись из уборной, Бенджамин не спешит садиться на место. Мысль о том, что ему придется провести несколько часов скрючившись в кресле, кажется невыносимой, поэтому он стоит в задней части самолета, в стороне от прохода, и смотрит в иллюминатор, разглядывая струйки воды, стекающие по стеклу. Постепенно струйки становятся тоньше – дождь прекращается прямо у него на глазах. Небо, словно сделав вдох, светлеет.
Он чувствует, как что-то внутри него меняется вслед за изменением неба, и Бенджамин впервые задумывается о том, какая жизнь ждет его там, на земле. Лолли встретит его в аэропорту. Может быть, этого достаточно.
Бенджамин не жил с бабушкой с двенадцати лет. Возможно, теперь он сможет сосредоточиться на том, чтобы отблагодарить ее. Даже если он не заслуживал спасения – Лолли спасла его, когда ему было четыре года. Она кормила, одевала и купала его. Читала сказки. Кричала на него, когда он огрызался или отказывался говорить.
Когда ему было одиннадцать, он узнал, что Лолли выхлопотала для него стипендию для поступления в военную школу. Маленький Бенджамин замолчал, чтобы наказать бабушку и не расплакаться. Кажется, тогда его молчание оскорбило ее сильнее всего. Она кричала на него днем и ночью: «Открой рот, дитя! Не смей увиливать! Если ты хочешь чего-то добиться в этой жизни, ты должен говорить! Я делаю тебе одолжение! Я вытащу тебя отсюда!»
Может быть, он сможет посвятить себя служению этой старой леди. Он будет часами сидеть за письменным столом, набирая в армию новых ворчунов и заполняя бумаги, а потом тратить деньги и свободное время на Лолли. Они будут ходить в кино. Бабушке нравится собирать пазлы – она всегда раскладывает их на кухонном столе; он будет покупать ей новую коробку каждую неделю, чтобы ей не приходилось собирать заново неполные наборы, которые она купила на распродаже. Они поедут к океану – он находится совсем недалеко, в нескольких милях от ее дома, но никто из их квартала никогда не ездит к нему, будто бы его не существует вовсе.
Один из мальчиков, сидевших по другую сторону прохода, подходит к нему и останавливается.
– Вы стоите в очереди? – спрашивает он.
Бенджамин качает головой.
– О, – говорит мальчик и засовывает руки в карманы джинсов. – Можно спросить: вы служите в армии?
Этому тощему парнишке с беспокойным выражением лица и копной темных волос, наверное, столько же лет, сколько было Бенджамину, когда его отправили в военный интернат. В этом возрасте он ни черта не понимал. Мальчики постарше насмехались над ним, но Бенджамин, хоть и осознавал всю подлость их поведения, не видел смысла в таких оскорблениях. Они издевались над ним, но почему? К счастью, за время рождественских каникул он здорово вымахал и окреп, так что его оставили в покое.
