– Оу.
Джейн никогда не пробовала порошок, никогда не выходила замуж не за того человека, никогда не влюблялась в стюардессу. Она чувствует укол сожаления. Ей не хотелось бы быть этим человеком с его колючей энергией, но она хотела бы, возможно, сделать крюк-другой на своем жизненном пути, ведь она всегда действовала обдуманно.
Теперь, когда Джордан, кажется, ополчился на весь мир, она хотела бы сказать сыну что-то вроде: «Понимаю. Как-то раз я весь ноябрь провела в Сиэтле, протестуя против ВТО». Но она не может. Ее протест выражается в том, что она читает статьи из The Nation и решительно кивает в процессе. Ей кажется, что в порядке есть свои достоинства. Она и Брюс живут слаженно, размеренно. Ее самая большая амбиция – написать маленький, личный, интимный фильм.
Марк трет глаза и оглядывается, без сомнения, в поисках стюардессы.
Джейн тоже поднимает голову, пытаясь помочь ему в поисках.
ДЕКАБРЬ 2015
Эдвард рассматривал дерево, растущее перед кабинетом доктора Майка. Его серая кора была испещрена неровностями, похожими на маленькие ручейки, а ветви выглядели так, будто на них никогда не вырастут листья. Птица только присела на ветку того дерева и сразу же улетела.
– Можешь рассказать мне, что происходит? – спросил доктор Майк. – Если я узнаю, в чем проблема, то, возможно, смогу помочь.
Эдвард перестал пытаться контролировать мысли, и теперь каждая из них была маленьким сюрпризом. Он слышал, как богато украшенные часы на столе тикают, отмеряя время.
Я скучаю по Джордану больше, чем когда-либо.
– Эдвард?
– Я знаю, что они хотят, чтобы я приходил сюда два раза в неделю, – ответил он. – Но я думаю, что это пустая трата вашего времени.
– Ты упал в обморок во дворе.
– Три месяца назад. Это действительно не так уж и важно.
– Если бы на улице было холоднее, ты бы замерз насмерть. Разве это не важно?
– Я бы не умер.
– Откуда ты знаешь?
Эдвард посмотрел на ветку в надежде, что птица вернется, но воздух и дерево оставались неподвижными. Впрочем, эта пустота подходила дереву. Подходила она и Эдварду, ведь теперь он спал один, в такой же пустоте. Шай была рядом, но он проводил в одиночестве целые дни. Эдвард подумывал сказать психотерапевту, что, хотя Шай все еще его подруга, их глубокая связь, которая, как он всегда знал, подпитывала его, медленно умирала с момента потасовки в спортзале. Шай сильная, и, когда настанет время, она вырвется на свободу и обретет счастье в другом месте, а вот ему сил не хватит – он уже использовал свой второй шанс. Эдвард понимал: когда эта связь между ним и Шай оборвется, погибнет последнее, что было живо в нем.
Эдвард теперь спал в подвале дома дяди и тети, и Джон каждую ночь не смыкал глаз ровно до тех пор, пока мальчик не ложился. Он просовывал голову в дверь, чтобы убедиться, что племянник лежит под одеялом.
– Все в порядке? – интересовался Джон. Эдвард кивал и переворачивался.
Через час, убедившись, что все в доме спят, Эдвард вставал, натягивал спортивный костюм, конверсы и оранжевую куртку, если было холодно, и выходил на улицу. Он несколько раз обходил квартал, стараясь не попадаться на глаза Шай. Он пересчитывал дома, окна, звезды над головой. Ему хотелось двигаться, он обожал черноту ночного неба и плотный воздух, просачивающийся сквозь деревья. Иногда, когда цифры начинали путаться у него в голове, он шел с закрытыми глазами. Однако он никогда не позволял себе сесть или лечь, боялся, что заснет и замерзнет, тем самым соглашаясь со страхами взрослых.
В какой-то момент, когда что-то внутри него ослабевало, Эдвард возвращался в подвал, к своему раскладному дивану. В подвале не было тихо, но шумы отличались от звуков, которые он обычно слышал в комнате Шай. Вероятно, из-за того что он теперь находился в нижней части, ему казалось, что дом сдвигается и хрипит, нависая над кроватью. Сквозь закрытые окна доносился шорох сухих листьев. По крайней мере дважды за ночь раздавался громкий треск, который заставлял его подскакивать на постели и вглядываться в темноту.
Эдвард боролся с темнотой. Отчасти она была освещена уличным фонарем, свет которого проникал через высокие подвальные окна, а отчасти – лампами прилегающей к помещению ванной. Единственным плюсом обладания собственной спальней оказалось то, что ему теперь не нужно было вести себя тихо и бояться побеспокоить Шай. Не нужно было притворяться спящим.
Он мог кашлять, бить кулаком по матрасу, разговаривать сам с собой. Мог перекатываться с одной стороны кровати на другую. Мог съесть батончик мюсли в два часа ночи, потому что у него урчало в животе.
Миссис Тухейн была одержима тем, что она называла «формой», и поэтому заставляла Эдварда отодвигать правую ногу на сантиметр, чуть-чуть убирать назад бедра и вытягивать руки, пока они не выпрямлялись на сто процентов. Коренастый рыжеволосый парень, капитан футбольной команды, вошел в тренажерный зал во время сеанса. Он усмехнулся при виде Эдварда, сидевшего на корточках.
– Отлично выглядишь, Адлер, – сказал он и сделал снимок на телефон.
Миссис Тухейн отчитала парня и прогнала из зала, но Эдвард знал, что уже слишком поздно. Изображение было разослано друзьям. К концу дня игроки футбольной команды падали на корточки, когда видели Эдварда, и насмешливо пародировали его сосредоточенный вид.
Позже, когда Эдвард и Шай свернули за угол, застенчивый мальчик с волосами цвета пшеницы, завидев их, тоже опустился на корточки.
– Зачем ты это делаешь? Ты же не придурок. Ты выше этого, – сказала Шай.
Мальчик побледнел, поднялся на ноги и убежал.
Эдвард сидел на трех уроках с открытым блокнотом и ручкой, но ничего не записывал. Голоса учителей доносились будто бы издалека. Потом они с Шай шли домой из школы, и он делал вид, что между ними все нормально. Он знал, что Шай раздражена, она тоже чувствовала изменения, не только Эдварда не хватало в ее спальне, чего-то еще важного, но она не могла описать это.
Связь становится тоньше, думал он. Скоро мы не будем друзьями.
– Арунди и тебя вызывал?
– Нет. А что?
– Хм. Мои оценки стали хуже. Видимо, он собирается читать мне нотации о том, как важно напрячься, чтобы попасть в колледж.
– Нет, еще слишком рано. Это не колледж. – Эдвард слишком устал, чтобы говорить полными предложениями. – Что-то другое. Мои оценки тоже ухудшились.
– Ну, с тобой он не стал бы говорить об этом, потому что ты можешь поступить в любой колледж, даже если у тебя будут самые плохие оценки. Все, что тебе нужно сделать, – это написать о катастрофе в мотивационном письме.
Эдвард покачал головой. Ему внезапно захотелось, чтобы резко наступила ночь и чтобы он гулял, закрыв глаза, под звездами. Ему был противен дневной свет, противен этот зуд под кожей, противно было слушать, как Шай говорит о вещах, о которых ничего не знает.
