– Извини, можно я скажу: «Ты охренел»?
Эдди выглядит испуганным. Он опускает руки на колени.
– Что? – говорит он.
– Как ты это сделал?
– Сделал что?
– Ты держал руку на стекле ровно двадцать секунд, а потом отдернул ее на десять. А потом ты повторял это снова и снова, точно, ни на секунду не сбиваясь. Ты ни разу не держал ее двадцать одну секунду и не отдергивал на одиннадцатую.
– Хм, – говорит Эдди. – Понятия не имею. Я не думал об этом, просто делал.
Джордан смотрит на брата, тот выглядит уставшим. Братья не спали спокойно вот уже несколько недель. Они никогда раньше не были в Калифорнии и, за исключением нескольких тематических каникул на полях сражений Гражданской войны и в других исторических местах, никогда не спали нигде, кроме своей двухъярусной кровати в своей спальне в Нью-Йорке.
– Должно быть, это как-то связано с игрой на пианино.
Эдди слегка улыбается. Пианино – это оправдание или пример, к которому Джордан часто прибегает. Вероятно, его беспокоит собственная немузыкальность. Он знает, что его младший брат слышит музыку в голове все время. Вся музыка, которую сочиняет Джордан, слишком пафосная и раздражающая – так он корит себя за отсутствие способностей. Джордан разозлился еще больше, когда понял: отец догадывается, зачем он это делает. «Все сгодится, что тебя мотивирует, сынок. И разочарование может быть мощным мотиватором», – однажды сказал ему Брюс, наблюдавший за тем, как сын пытается составить музыкальную композицию.
Теперь он впервые осознает, что ни одна из его композиций не вышла удачной. У Эдди есть талант. У него – гнев.
– Твои глаза выглядят странно и блестят, – говорит Эдди.
– Да пошел ты, – огрызается Джордан.
– Эй, – говорит Брюс, вскакивая со своего места, словно испуганный морж. – Эй, что здесь происходит?
Братья все еще смотрят друг на друга. Джордан успокаивается – резкая, но желанная для него перемена. Он вдруг испытывает порыв наклониться и нашептать Эдди на ухо все подробности их с Махирой отношений. Ему уже давно хотелось сделать это, ведь он никогда ничего не скрывал от брата, а теперь хранил секрет, изменивший его. Почему-то с первого поцелуя эта тайна превратилась в завесу, отделявшую братьев друг от друга. Завесу, которой прежде никогда не существовало.
Джордану хочется схватить Эдди за ухо и рассказать, но он не открывает рта. Братья отстраняются, и каждый откидывается на спинку своего сиденья. Разделение, каким бы незначительным оно ни было, ранит их обоих. Джордан и Эдди – двое малышей, еще недавно клубком катавшиеся по ковру, – превратились в юношей и вот-вот превратятся в мужчин. Каменная глыба расколется на два валуна.
– О, папа, – говорит Эдди, и в его голосе звучит сочувствие, как будто он успокаивает ребенка, который никогда не сможет понять взрослого. – У нас все хорошо.
ЯНВАРЬ 2014
1 января Эдвард надел столько слоев одежды Джордана, сколько смог: нижнее белье, кальсоны, носки, футболку с длинным рукавом, футболку с коротким рукавом, толстовку на молнии, шерстяную шляпу и слишком большие красные кроссовки Converse. Когда он появился на кухне, Лейси и Джон стояли к нему спиной у окна и тихо разговаривали. Тихо, но не спокойно. Перепираясь голосами, решил мозг Эдварда. Тон Лейси будто бы толкал Джона, затем Джон, более слабо, давал отпор.
– Ты даже не спросил, хочу ли я прийти на слушание.
– Мне это и в голову не приходило, – сказал Джон. – А ты хочешь?
Она покачала головой.
– Я даже не знаю, хочет ли он поехать. А тебе туда зачем? Зачем ты туда собираешься?
Джон прислонился к кухонному столу, словно нуждался в опоре.
– Я обязан собрать всю информацию, чтобы защитить его. Мне нужно знать, что его ждет. Если я не узнаю всего…
– Помнишь, ты говорил, что защищаешь меня? В прошлом году. – Лейси прерывисто вздохнула. – А на деле играл со мной в молчанку, пока я не сдалась.
– Это совсем другое дело. Врачи не знали, что с тобой. И почему твое тело отторгает ребенка. Пытаться снова было опасно. А в случае с Эдвардом все иначе. Национальный совет по транспортной безопасности знает, что произошло с самолетом. Поэтому и проводит слушание. – Джон сделал паузу, а затем продолжил: – Доктор тогда сказал, что ты можешь умереть, если продолжим попытки. Поэтому я и хотел, чтобы ты перестала.
– Я перестала.
– Только из-за катастрофы.
– Да, и твоя защита не тут ни при чем. – Лейси выплюнула последнее слово, затем быстро обернулась и увидела в дверях Эдварда. Мрачное удивление на ее лице сменилось неискренней улыбкой.
– Эдвард! – воскликнула она. – Ты хорошо спал?
Фальшивый блеск на лице тети заставил Эдварда чувствовать себя ужасно. Несмотря на то что спалось ему плохо, он кивнул. Тетя знала, что это не так, но ей хотелось, чтобы это было правдой, и Эдвард старался помочь ей.
– Джон, – сказала Лейси, – ты видишь, как он одет?
Джон вздрогнул, словно игрушечный робот, выходящий из спящего режима. Он начал подыгрывать, но не в полную силу:
– Может быть, Эдвард отправляется в экспедицию.
Сегодня первый день нового года, и мои родители и брат никогда его не увидят. Разве вы этого не знаете? – думал Эдвард. Он перевел взгляд с тети на дядю и увидел, что они не поняли. Это даже не приходило им в голову. А это значит, что он один – скользит по чернеющей ледяной бездне, раскинувшейся под ногами.
– Вообще-то мы хотели поговорить с тобой, – произнес Джон. – Сообщить кое-какие новости от юристов.
Лейси стояла у окна, держа в руках сваренное вкрутую яйцо; Джон – у календаря, висящего на дальней стене. Геометрически я нахожусь в центре их спора, подумал Эдвард. Он почувствовал, что сгибается под тяжестью собственного тела, как стебель тростника.
– Хочешь кусочек тоста? – поинтересовалась Лейси.
– Нет, спасибо.
– Итак, юристы, – сказал Джон. – Они разрешили большую часть организационных проблем, связанных со страховыми компаниями. – Дядя поморщился. – Большинство семей жертв получат около миллиона долларов в качестве компенсации морального ущерба. Ты получишь пять миллионов, потому что… тебе решили заплатить больше. Деньги будут находиться в трастовом фонде до тех пор, пока тебе не исполнится двадцать один год.
Лейси дважды стукнула яйцом об стол. Эдвард наблюдал, как по скорлупе расползаются крошечные трещины.
– Такие разговоры напоминают мне о больнице, – сказала она. – Тогда все тоже звучало абсурдно.
– Это большие деньги, – возразил Джон.
Эдвард отодвинулся от стола, как будто деньги уже лежали перед ним. Он тоже помнил больницу: яркие нелепые носки, голос президента Соединенных Штатов, который с какой-то стати посчитал хорошей идеей поговорить с мальчиком, недавно упавшим с неба.
