В памяти всплыл тренировочный полигон: маленький Чимбик, забыв о собственных ранах и боли, склонился над получившим осколочное ранение Скаем. Только Скай не плакал. Дети-репликанты быстро отучаются плакать.
Не особенно понимая, допустимо ли это, Чимбик подошёл к детям, на ходу вынимая автодоктор. Боль в колене он даже не заметил, а вот непривычный коктейль растерянности, разочарования, страха и обиды на миг выбил сержанта из колеи.
— Слёзы — удел проигравших, — повторил репликант вбитую с детства истину. — Победители действуют.
Старший мальчишка вытер рукавом мокрое лицо и кивнул, принимая автодоктор из рук репликанта. Вопроса, сможет ли малец воспользоваться прибором, у Чимбика не возникло. В его мире оказывать первую помощь репликанты учились едва ли не раньше, чем полноценно разговаривать. А в возрасте этого мальчишки Чимбик с братьями уже убивали «манекены» — преступников со стёртой личностью. Хотя теперь сержант, пожалуй, не поручился бы, что те дворняги на самом деле были преступниками.
Благодаря круговому обзору шлема Чимбик видел, что к детям бежит выскочивший из машины гид. Видел, как выскочившая из дома Талика замерла, как её взгляд мечется от детей к репликанту и обратно. Он внутренне готов был к тому, что она снова побежит и опять встанет между ним и детьми, как в его первый выход в город, но она этого не сделала.
Просто быстро подошла и остановилась в паре шагов, не вмешиваясь. Жестом идиллийка остановила подбежавшего коллегу, и тот остановился, явно не представляя, что предпринять и нужно ли вообще-то предпринимать что-нибудь.
Беспокойство на лице Талики соседствовало с гордостью во взгляде. Наверное, в её глазах происходящее значило нечто большее, чем для Чимбика.
Он выпрямился, сделал шаг к Талике и протянул ей кулон.
— Спасибо, мэм. Янтарь действительно удивительный.
— Спасибо, что помог, — поблагодарила идиллийка, принимая украшение. — И что позволил Майку сделать всё самому.
Для него это важно.
Наверное, нужно было что-то ответить на благодарность идиллийки, но что — сержант не мог придумать. Ритуальные фразы дворняг, которые проходили под термином «этикет», для Чимбика всё ещё оставались малопонятными, и репликант избегал применять их без крайней необходимости.
Старший из мальчишек, Майк, если сержант верно понял, поднялся на ноги и помог подняться всё ещё всхлипывающему брату. Поддерживая младшего, они неуклюже доковыляли до Чимбика. Сержант отметил, что Талика напряжённо следит за детьми, но не пытается помочь в деле, с которым те явно способны справиться сами.
Майк протянул Чимбику автодоктор и очень серьёзно и искренне поблагодарил:
— Спасибо тебе!
— Ты теперь мой друг! — шмыгнув носом, объявил младший. — Мам, можно мой друг зайдёт к нам в гости? Ты же зайдёшь, да? У нас есть пирог. И колония муравьёв. Я тебе покажу.
Столь же самозабвенно, как недавно плакал, мальчонка смотрел на Чимбика сияющими глазами, полными обожания и восхищения. Его чувства, проецирующиеся вокруг столь же ярко, как недавно боль и обида, словно погрузили репликанта в тёплую ласковую воду. Чимбик буквально тонул в необъяснимой, незнакомой, но переполнившей всё его существо детской любви. Этот эмпатический контакт ошеломил сержанта едва ли не сильнее, чем агония Эйнджелы на Эдеме. Но если сержант хорошо знал, как поступать с болью, то перед любовью и обожанием оказался совершенно безоружен.
— Конечно, ты можешь пригласить гостя в дом, — с улыбкой сказала Талика и предложила Чимбику. — Погости у нас немного. Ты ведь хотел посмотреть, как на самом деле живут идиллийцы.
На сержанта снизу уставились два умоляющих, полных надежды взгляда.
— Я… — растерянно произнёс Чимбик, сбитый с толку детскими эмоциями, — …могу ненадолго остаться, если это разрешено…
Глава 23
Планета Идиллия
Идиллия угнетала Эйнджелу.
С того самого дня, как её вывели из искусственной комы, она хотела лишь одного — сбежать. С некоторым удивлением Эйнджела осознала, что её раздражает присутствие эмпатов. Идиллийцы были добры и полны сочувствия, но понять… Понять её они не смогли бы, даже если Эйнджела попыталась рассказать.
Она и не пыталась.
Эйнджела смотрела сквозь оконное стекло на город в зелёных кружевах парков и ощущала неясную тревогу. Здания, идиллийцы и даже сам запах планеты будили в ней смутные детские воспоминания. Они всплывали неохотно, словно намекая, что прошлое не вернуть и лучше его не ворошить. Но прошлое окружало Эйнджелу, преследовало и мучило вязкими ночными кошмарами.
В оконном стекле отразилось изрезанное тёмно-красными полосами лицо. Оконная рама придавала отражению сходство с портретом, испорченным каким-то вандалом. Идиллийские врачи обещали вскоре избавить Эйнджелу от уродующих отметин, но чем больше она вглядывалась в отражение, тем меньше хотела этого. Казалось, что внутреннее уродство просто вырвалось наружу, расплескавшись по телу багряными мазками.
Губы девушки изогнулись в злой усмешке. Пожалуй, такой она нравилась себе больше. Хоть что-то настоящее для разнообразия.
Больничная роба упала на пол, и Эйнджела неспешно оделась. Открытое белое платье вызывающе демонстрировало яркие росчерки лезвия на светлой коже. В некоторых местах порезы складывались в грубый узор: сенатор тоже был творцом. И психопатам не чуждо чувство прекрасного.
Такси Эйнджела вызвала практически к самым дверям госпиталя, а вот в космопорте позволила себе неспешно пройтись по зоне прибытия под взглядами сотен идиллийцев и гостей планеты. Своё уродство она несла, как знамя — гордо и с поистине королевским достоинством.
Окружающие за редким исключением отводили взгляды от неприглядного фрагмента настоящей жизни в обрамлении искусственного рая Идиллии.
— О, решила сменить имидж? — раздался жизнерадостный голос Свитари. — Эпатажненько, мне нравится. Но в чёрном с кружевами было бы лучше.
Всё ещё под личиной бейджинки она сейчас меньше всего походила на сестру.
— Жарко, — пожала плечами Эйнджела, и идиллийцы поблизости болезненно сморщились.
Это почему-то вызвало приступ злорадства у обеих Лорэй. Так голодные без особых причин радуются бедам сытых, бедные — неудачам богатых.
— Как насчёт прогуляться? — предложила Ри, забрасывая за плечо рюкзак с немногочисленными пожитками. — Я задолбалась неделю мариноваться с этим придурком в каюте.
Ощущавшая на себе сотни косых взглядов Эйнджела молча кивнула. Рядом с сестрой она ощущала себя готовой встретиться с родным миром без защиты больничного окна.
Мастерски раскрашенные вагоны монорельса домчали сестёр из космопорта в туристический квартал, где они планировали снять гостиницу. Дальше жить в госпитале у Эйнджелы не было ни малейшего желания. И в туристическом квартале они со своей светлой кожей не будут выделяться из толпы.
