Но у Рубина и Симмонса был не только великолепный вкус. Def Jam стала пионером партизанского маркетинга
[11] нового поколения. Ее основатели вышли из трущоб, где и панк-рокерам, и рэперам приходилось самим рекламировать себя на улицах, надеясь на сарафанное радио. Симмонс продвигал своих музыкантов всеми возможными способами – «бежал по треку», как он это называл. Парни лепили на здания и фонарные столбы наклейки с логотипом Def Jam – большими буквами D и J. Они устраивали вечеринки по всему Нью-Йорку и тщательно продумывали каждый концерт, не стесняясь использовать экстравагантный реквизит, например огромные надувные пенисы на выступлениях Beastie Boys.
Преданные поклонники вроде Сэма не только покупали записи Def Jam, но и перенимали их стиль жизни. Когда Рубин выпустил сингл Reign in Blood группы Slayer, Сэм охотно купил его – вместе с нашивкой Def Jam, которую носил с гордостью. Говорить о своих кумирах он мог бесконечно. Его рот не закрывался, слова вылетали, как пули из игры Missile Command, руки махали во все стороны, а голова качалась в такт, словно он не мог сдерживать своей безграничной любви к поп-культуре.
«Я считаю, что Рик Рубин просто охуенен, – тараторил Сэм. – Он был первопроходцем, делал все: от хип-хопа до записей группы The Cult
[12]. Как он сделал их альбом Electric! Эти рокеры из Ньюкасла – и Рик Рубин со своим продакшеном в стиле жесткого уличного хип-хопа! А потом он вдруг начал работать с одной из самых тяжелых рок-групп – Slayer! И я такой: „Этому парню круче уже не стать, это невозможно“. А он продолжает удивлять… Меня очень сильно вдохновляют такие люди».
Важно, что Def Jam были из Нью-Йорка. Сэм глубоко восхищался этим городом, его модой, культурой и музыкой. Днем он был вынужден носить строгую форму Сент-Полс, но по вечерам одевался как житель Нью-Йорка. Он сидел в своей комнате, забитой виниловыми пластинками и видеозаписями, и плел себе толстые шнурки, как у рэперов в Нью-Йорке. Это была не просто наивная любовь к моде – ему нравились аутсайдеры с окраин, которые навсегда изменили культуру.
На восемнадцатилетие Сэма отец отвез его в Нью-Йорк. Сразу после прибытия Сэм купил себе кожаную куртку и кроссовки Air Jordan Mach 4, которые видел на MTV. Он бродил по открытому миру центра города, погружаясь в его виды и звуки. Желтые такси. Возвышающиеся здания. Сердитые пешеходы. Проститутки на Таймс-сквер. «В тот день я навеки полюбил это место», – вспоминал он позже.
Вскоре отец Сэма пригласил его на обед со своим другом Хайнцем Хенном, директором по маркетингу ВМС – музыкального лейбла немецкой компании Bertelsmann. ВМС, объяснял Хенн, никак не удавалось заработать на молодежи и ее культуре. Сэм сидел и слушал, и вскоре вмешался в разговор.
– Почему в музыкальном бизнесе все такие старые? – спросил он. – Почему там нет молодых?
Хенн вытаращил глаза на этого богатого белого парня, одетого как участник группы Run DMC, а потом обратился к отцу Сэма. Да что о себе возомнил этот вспыльчивый, но самоуверенный пацан?
– Твой сын – полный псих, – сказал ему Хайнц, – но у него хорошие идеи.
Сэм только что нашел себе работу.
Глава 2. Воины
РАЗБЛОКИРОВАН СЛУЧАЙНЫЙ ПЕРСОНАЖ: ДЖЕК ТОМПСОН
Отправляйтесь к значку J в Беверли-Хиллз. Найдите Джека Томпсона. Ему 41, он из Майами. Адвокат. Гольфист. Будущий отец.
У меня двенадцатого калибра обрез.
Я погасил у своей тачки фары.
Чтобы пару выстрелов сделать здесь,
И грохнуть пару полицейских тварей».
16 июля 1992 года эти строки зачитывались со сцены в Беверли-Хиллз, но делал это не их автор – рэпер Ice-Т, а Чарлтон Хестон, знаменитый актер с квадратной челюстью. Хестон, больше всего известный по роли Моисея в «Десяти заповедях», в этот день пришел в отель Regent Beverly Wilshire ради другой высшей цели: зачитать своим зычным голосом этот самый трек, Сор Killer, и потребовать его запретить.
Поводом послужило ежегодное собрание акционеров компании Time Warner, которой принадлежал лейбл, выпустивший запись. Вышедший в марте Сор Killer стал предметом общенациональных споров: его открыто порицала полиция и президент Буш. Ice-Т, написавший трек на волне беспорядков, связанных с Родни Кингом
[13], защищал свое произведение как честное изображение персонажа, уставшего от полицейского произвола.
Казалось, присутствовавшие акционеры верили всему, что говорил Хестон. Когда он ревел припев «Умри, умри, свинья
[14], умри!», один из людей с трепетом наблюдал за выступлением: Джек Томпсон. Ревностный католик и республиканец, Томпсон своим внешним видом напоминал школьника, одетого как в выпускном фотоальбоме. Он носил выглаженные костюмы, его уже седеющие волосы были аккуратно расчесаны, а голубые глаза сияли. Он чувствовал напряженность момента. Хестон, как позже выразился Томпсон, «поджег фитиль культурной войны». И этот молодой воин был готов сражаться.
На фоне стоящего на сцене сторонника Национальной стрелковой ассоциации Томпсон вряд ли казался воинственным. Щуплый заика-отличник из Кливленда, он был настолько близоруким, что на матчах Малой бейсбольной лиги бегал за несуществующими мячами. Товарищи по команде его ненавидели. «Это меня травмировало», – вспоминал он позже. И однажды Томпсон сорвался. Он пошел в свой гараж, разлил по полу бензин, разбросал повсюду пистоны и колотил их молотком, пока они не взорвались.
Томпсон не пострадал – ему даже понравились острые ощущения. В восемнадцать лет, будучи либеральным сторонником Роберта Кеннеди, он столкнулся с угрозами расправы и проколами шин после того, как возглавил студенческое движение против сегрегации жилья. Он слушал группу Crosby, Stills and Nash
[15] и вел радиопередачу в университете Денисона.
Но внутри Джека рос Потрошитель. Когда студент из леворадикальной организации «Черные пантеры» заменил американский флаг у школы на флаг с лозунгом «Власть черным», Томпсон подошел к нему.
– Ты что творишь? – спросил Джек. – У нас общий американский флаг!
Парень направил на Томпсона мачете. Тот отступил, в буквальном и философском смысле.
