Основная же масса городской бедноты хваталась за любую работу, если за неё предлагалась натуральная оплата зерном. За чашу зерна можно было нанять грузчика на разовую переноску тяжестей, за небольшой кувшин — на целый день. Доходило вообще до смешного — домашний раб-слуга какого-нибудь богатея, посланный хозяином на рынок за покупками, выпрашивал у него кулёк зерна, за которое, отоварившись по списку, на том же рынке нанимал свободных граждан носильщиками — нести свои покупки, а сам важно шествовал налегке, указывая им дорогу и начальственно покрикивая на них. Да что рабы богатеев! Как-то раз я Укруфа на этом спалил и хорошенько отругал его, едва по шее не надавав — не за зерно, которым успел запастись с избытком, а за разжигание социальной напряжённости. Ведь эта свободная городская чернь, в отличие от рабов, в том числе и солдатских вроде наших, о которых зато уж всяко было кому позаботиться, уже начинала конкретно голодать и настроение приобретала соответствующее.
Шлюх-профессионалок на улицах сильно потеснили вчерашние «порядочные», просящие за свою «любовь» уже не серебром, а хлебом. Пользуясь уникальным случаем, наиболее бесшабашная солдатня напропалую «пробовала» всех мало-мальски смазливых из числа тех, к которым всего пару недель назад даже в шутку подкатиться не помышляли. А уж толстосумы и вовсе сорвались с нарезов, закатывая обильные пиры чаще прежнего и демонстрируя тем самым свою «крутость». Могло ли такое кончиться добром?
Обсуждая возникшую ситуёвину с сослуживцами в одной из наших солдатских забегаловок, мы пришли к выводу, что голодный бунт в городе практически неизбежен и для нас самое лучшее было бы держаться поскромнее, дабы не оказаться тоже втянутыми в эту абсолютно не нужную нам предстоящую грызню. Но начальство решило иначе. Нам всем были выданы деньги и усиленные пайки с заданием — сорить ими напоказ, угощать бедных соседей-гражданских, совращать миловидных соседок и беседовать «за жизнь» и с теми, и с другими. «Вредные» слухи при этом опровергать, но не слишком настойчиво и без излишней убеждённости, а в подпитии — соглашаться с ними. И — держать ухо востро, а оружие — под рукой. Что за игру затеял наш наниматель, мы могли только гадать, но и невооружённым глазом просматривалось, что на предотвращение бунта его указания явно не нацелены. В каком случае я сам на его месте дал бы своим людям такие распоряжения? Пожалуй, только в одном — если бы хотел ускорить и усилить назревающую заваруху, но не выпячивая своей явной заинтересованности в ней. И как тогда это понимать? А никак. Арунтий нам платит щедро, а раз так, то тут уж, как говорится, его воля — нашими руками. А чтобы при этом «чего не вышло», я и сам заодно прикупил дополнительно и оружия с боеприпасами, и всем нашим посоветовал сделать то же самое…
Хотя очевидный характер предстоящих событий мы вполне себе представляли и готовились к ним соответствующим образом, полыхнуло, как это нередко в подобных случаях и бывает, внезапно. Это потом уже, задним числом, сопоставив все разрозненные слухи, мы вычислили эту картину маслом, оказавшуюся самой что ни на есть идиотской. Объективные причины есть объективные причины — все они на виду, всем известны, и их последствия в общем и целом вычисляемы и прогнозируемы, но это — макроуровень. А для нас, рядовых участников, собака порылась прежде всего на микроуровне — в субъективных частностях. Где, в какой момент и из-за чего начнётся — вот что важно для нас, чтобы не лопухнуться и сработать оптимально. Рулит же тут уже не объективная причина, а вполне субъективный конкретный повод, обусловленный вполне конкретными субъективными обстоятельствами, и с глобальными объективными факторами зачастую даже не очень-то напрямую и связанный. Ну и как тут его спрогнозируешь? Оттого-то и случилось в городе именно то, что случилось…
Я полностью и безоговорочно согласен в общем и целом с теми, кто критикует классическое античное рабство, считая его общественным злом. Охотно свидетельствую и сам — зло в чистейшем виде! Другое дело, что все эти гуманисты рассматривают ситуёвину исключительно с колокольни бедного угнетённого раба, а угнетателю рабовладельцу при этом типа полная лафа. Ага, ха-ха три раза! Ох уж эти рабы! Глаз да глаз за ними нужен, и один хрен кто-нибудь что-нибудь да отчебучит! А отвечать кому? Хозяину! Ведь если юридически твой раб — всё равно что твоя собака, кот или корова, то и спрос за всё, что он натворит, с тебя. А с кого же ещё-то? Твоя ведь живность набедокурила, ты и в ответе, и никого не гребёт, умышленно ли твой раб насвинячил или сдуру. Разбираться со своей ходячей и говорящей собственностью — это уже твоя проблема. Кому знать, как не мне? Так что, как простой античный рабовладелец, мнение критиков рабства поддерживаю. И вышло оно вот как. Укруфу я за «буржуазную эксплуатацию» свободных карфагенских граждан мозги вправил. Вскоре мне пришлось вправлять их и Софонибе, которая вдруг вздумала лопать свежую пшеничную лепёшку, высунувшись в окно на улице — в доме ей для этого, надо полагать, места мало, да ещё и бросать крошки голубям — ага, на глазах у полуголодных горожан! Они, свободные и полноправные, и дрянной ячменный хлеб не каждый день даже видят, а тут какая-то рабыня пшеничными крошками голубей кормит! Далеко ли, спрашивается, сама умишком от тех голубей ушла? Вздрючил, въехала, хрень пороть завязала и больше хлебом народ на улице не дразнит — напоказ яблоками теперь только хрумкает, которые не дефицит. Это уж — хрен с ней, не страшно.
Так ладно бы ещё Софониба, рабыня, но горожанки-то, свободные гражданки этого Карфагена! Ещё голода-то настоящего нет, трупы на улицах не валяются, а они уже передком за кулёк зерна торгуют. И ладно бы втихаря, так нет же, практически напоказ! Вот на хрена, спрашивается? И стоит ли после этого удивляться тому, что изголодавшимся по женскому телу рабам в такой ситуёвине реально сносит крышу?
Пока я разбирался со своими бастулонами, очередную хрень учудил Рам. То ли Мунни ему не дала, то ли просто самоутвердиться дураку захотелось, отымев свободную горожанку — в общем, переклинило моему индогреку мозги. Вместо того чтоб попросить меня проспонсировать ему услуги недорогой профессиональной шлюхи — Укруф же вон каждую неделю просит, и хрен я когда ему в этом отказывал, — этот дурень, дождавшись, когда я в караул заступлю, втихаря подкатился к нашей симпатичной соседке-горожанке, которая как раз подкатилась к ситуёвине, когда жрать охота, а окромя «большой и чистой любви» продать больше и нечего. Понятно, что начинать своё моральное «падение» она собиралась уж всяко не с раба, да только этот плут ей назвиздел, будто заказывает её для меня. А дурочка и ухи развесила, даже не подумав своей пустой бестолковкой, что при такой наложнице, как Софониба, мне тут платных шлюшек и даром не надо. Ухарь же мой индогреческий ещё и вином её угостил — щедро угостил, до состояния «а, один хрен», так что отымел он её, можно сказать, по добровольному согласию. Но потом-то, протрезвев и осознав, что дала по пьяни какому-то рабу, финикиянка страшно возмутилась и закатила мне скандал — ага, отдохнул после наряда, называется. Паскуднику Раму я по результатам импровизированного «служебного расследования», конечно, набил морду — не за кулёк зерна и вино, конечно, а за самоуправство и неумение выбирать, кому впендюрить свою елду. А незадачливой дурочке разжевал, что за провинность передо мной раб наказан, а ей абсолютно не хрен было нажираться с блудливым прохвостом до невменяемого состояния, потому как пьяная баба — звизде своей не хозяйка. Нажралась, дала по пьяни, безо всякого принуждения — пеняй теперь на себя. По причине отсутствия в античном мире феминизма, здесь о таком понятии, как «отзыв своего согласия», и не слыхивали, так что, пристыдив и урезонив эту дурынду, я тем самым инцидент исчерпал. Увы, оказалось, что это был не единственный инцидент такого рода, а некоторые рабы значительно дурнее моего Рама, да и хозяева у них… гм… А чему удивляться? Подобное тянется к подобному. Какой хозяин — такая и собака. Спасибо хоть — не в нашем квартале…
