– Готово, – говорит он, входя в гостиную с кружкой в руках.
– Спасибо, Пол, – отвечаю я, когда он ставит кружку передо мной.
Он садится и начинает потягивать чай, а я жду, пока мой остынет. Мы молчим, и тишина меня тревожит. Птица возвращается. Она летает под потолком, и при взгляде на нее у меня кружится голова. Она наворачивает круг за кругом, сверля меня холодными, мертвыми глазами, и под конец это становится невыносимо. Я встаю и, схватив в полки пульт, включаю телевизор.
– Салли, может, не надо?
Не обращая внимания на возражения Пола, я сажусь обратно в кресло и устремляю взгляд в экран. В такие минуты, когда нервы, словно крошечные ножи, проступают на поверхности кожи, телевизор действует на меня успокаивающе. С самого детства. Когда я была маленькой, я часто пыталась заглушить крики родителей, уставившись в телевизор. В моих любимых передачах показывали зеленые и солнечные города, где все жили тихо и мирно, где никто ни на кого не кричал и не ругался. Закрыв уши руками, я представляла, что тоже там живу. С трех тридцати до пяти часов дня, когда по телевизору крутили передачи для детей, я, напуганная маленькая девочка, чувствовала себя в безопасности.
Начинаются местные новости, и я прибавляю громкость.
– Салли?
– Вот это да, он ведет эту передачу с моего детства, – говорю я, показывая на репортера с кожей, как у ящерицы. – Ничего себе, сколько лет прошло. Думала, он уже на пенсии.
– Можешь хотя бы сделать потише? – говорит Пол и тянется за пультом в моей руке. – Невозможно думать.
– Нет, – отвечаю я, прижимая пульт к груди, когда картинка на экране меняется. – Я хочу послушать. Он говорит о Кейт.
Ведущий рассказывает, что она выросла здесь и ходила в местную школу.
– Ох, Кейт бы оценила, – говорю я. – Она терпеть не могла новости Херн Бэй.
– Насколько нам известно, Кейт Рафтер считается пропавшей без вести, предположительно погибшей, – продолжает он.
Я подаюсь вперед в кресле.
– Видишь, – говорю я Полу, показывая на экран. – Он сказал: «пропавшей без вести». Я же тебе говорила. Еще есть надежда.
– Салли, он сказал «считается пропавшей без вести, предположительно погибшей». Они…
– Ш-ш-ш, – шикаю я, когда на экране появляются кадры с места происшествия: поле, заваленное палатками и мешками с трупами.
– О боже, – выдыхаю я. – Взгляни на это.
– Салли, выключи телевизор, – говорит Пол. – От него никакого толку.
Похожий на ящерицу ведущий возвращается. С мрачным, серьезным лицом он говорит, что друзья и коллеги Кейт понесут свечи к какой-то церкви в Лондоне. Сэйнт Брайд на Флит-стрит. Наконец, улыбнувшись, ведущий уступает место Кристин с ее прогнозом погоды.
– Мне пора, – говорю я, вскакивая на ноги.
– Куда?
Схватив пульт, Пол выключает телевизор, когда Кристин предупреждает о сильном западном ветре.
– Салли, дыши, – говорит он. – Успокойся, иначе у тебя начнется паническая атака.
Я похлопываю по карманам, хотя понятия не имею, что ищу. Ключи. У меня в кармане всегда лежали ключи от машины – еще и их потеряла.
– Прекрати, – говорит Пол, хватая меня за плечи. – Давай, милая, садись, и я заварю нам еще чайку.
– Я не хочу чайку, – говорю я ему, бросаясь в коридор за ботинками. – Мне нужно в Лондон. Они понесут свечи – он так сказал. Нужно проверить расписание поездов, но они же довольно часто ходят, да?
– Салли! – кричит он. – Ради бога, прекрати.
Он стоит передо мной и обеими руками держит меня за плечи.
– Тебе нужно успокоиться, или ты себе навредишь, – говорит он. – Никто не едет ни в какой Лондон. Ясно? Никто. Тебе нужно отдыхать и скорбеть. Ты испытала сильнейшее потрясение и почти не спишь. Черт возьми, ты полночи вчера копалась в земле.
– Но он сказал…
– Послушай, все хорошо, – обнимая меня, говорит Пол. – Свечи понесут не раньше, чем через пару дней. Если ты пообещаешь мне, что немного поспишь и будешь нормально есть, я лично отвезу тебя в Лондон. А теперь давай уложим тебя спать. Тебе нужно отдохнуть.
Однако, улегшись в кровать и закрыв глаза, я вижу перед собой только птицу. Она подносит клюв к моему уху и говорит голосом Ханны:
Отпусти меня, мама.
33
Я чувствую запах подгоревших тостов, и желудок сжимается от голода. Через белые льняные занавески струится свет от фонаря, и я вижу тень сидящей на окне птицы, клюв у нее то открывается, то закрывается:
Отпусти меня, мама.
Натянув на голову одеяло, я пытаюсь снова заснуть. Но дверь вдруг открывается.
– Привет, милая, – говорит он. – Видимо, тебе и правда надо было отоспаться. Уже почти вечер.
Он легонько поглаживает меня по спине, но я не вылезаю из своего кокона.
– Салли, – говорит он. – Просыпайся, милая. Я принес тебе поесть.
– Я ничего не хочу, – мямлю я. Мне нужно подумать. Придумать, что делать. Как добраться до Кейт.
– Послушай, нужно что-нибудь съесть, иначе тебе станет плохо, – настаивает он. – Всего один тост. Ты же не обедала. Пожалуйста, Салли.
Стянув одеяло с головы, я смотрю на него.
– Ладно, – резко отвечаю я. – Просто оставь здесь.
Он ставит тарелку на комод и смотрит на меня с тревогой в глазах.
– Я буду внизу, – говорит он. – Готовлю нам кое-что вкусненькое на ужин. Если понадоблюсь – зови.
Я наблюдаю, как он выходит из комнаты и закрывает дверь, и радуюсь, что он ушел. Когда-то его забота была для меня как бальзам на душу, сейчас же она ощущается как смирительная рубашка. Я знаю, что мне следует быть к нему добрее. Он меня спас. Спас нас обеих.
Сев в кровати, я открываю верхний ящик прикроватной тумбочки. Там под кучей старых банковских выписок лежит фотоальбом с серебристыми буквами на переплете.
Наш свадебный альбом.
Я на мгновение замираю и открываю его. На первой, черно-белой фотографии мы стоим втроем. Пол здесь очень хорош собой – на нем темно-синий костюм и розовый галстук в горошек, свадебный подарок от Ханны. У меня в руке бокал шампанского, в брючном костюме цвета слоновой кости я смотрюсь представительной, но полноватой. Ханна стоит между нами в фисташковом платье подружки невесты, которое она выбрала за несколько недель до этого в маленьком винтажном магазинчике в Уитстабе. Она улыбается в камеру, и на меня накатывает чувство вины. Она так радовалась, что у нее наконец-то будет отец. И не просто отец, а заботливый, любящий папа, который помогал ей делать уроки и водил на плавание. Глядя на фотографию, я вижу, что она жмется к Полу, а не ко мне. Я просто стою с бокалом в руках, блуждая где-то в собственном мирке.
