По словам Тима, чтобы получать удовольствие от продукции именитых, признанных критиками производителей, «ты должен отказаться от своих естественных предпочтений и принять коллективные заблуждения о том, что такое хорошее вино». И это слова человека, который прежде, чем смириться со своим алкоголизмом, продегустировал немалое количество образцов винной классики. Тим утверждает, что каждый из нас обладает уникальной чувствительностью к ароматам, и она должна направлять нас в сторону тех вин, которые придутся нам по вкусу. Считается, что знатоки вина должны восхищаться танинными горьковатыми Бароло, хотя в детстве мы инстинктивно тянемся к сладкому и морщимся от горького: это развившийся в ходе эволюции механизм, защищающий нас от попадания в организм ядовитых веществ. Если ты научился любить Бароло, то твои вкусовые рецепторы, по словам Тима, «не повзрослели, а утратили невинность. Ты отказываешься от природной любви к сладкому и даже учишься изображать удовольствие. И это касается не только вина, но и людей, поскольку таков образ знатока. Ты узнаешь, что должно и не должно тебе нравиться и кто должен вызывать у тебя симпатию или антипатию – в зависимости от его вкусов. Ты учишься критиковать не только чертово вино, но и чертовых людей, которым оно нравится».
Аргументы Тима не новы. Они перекликаются с теорией, которую в 1984 году высказал французский социолог Пьер Бурдьё в своей книге «Различение: социальная критика суждения». По мнению Бурдьё, наши симпатии к определенным явлениям – скажем, к гольфу, тонким рукам, опере, шампанскому – основываются на социальном и культурном капитале, приобретаемом в результате принятия одних целей и отказа от других. Бурдьё утверждает, что ни одно наше суждение не свободно от влияния внешних факторов. В процессе взаимодействия с представителями своего социального круга мы узнаем, что должны – и не должны – любить, чтобы заслужить их признание. В конечном итоге мы начинаем восхищаться тем, что делает нас самих достойными восхищения. «Вкусы категоризируют мир и самого категоризатора», – пишет Бурдьё. В свете подобных рассуждений восторженное отношение энофилов к вину Домен де ла Романе-Конти начинает казаться результатом стечения обстоятельств, капризом случая. Получается, что «хорошим» становится то вино, которое окрестил таковым определенный слой общества – по причинам, не всегда имеющим отношение к содержимому бутылки. И по суждению человека о винах мы, в свою очередь, судим о нем самом. От этого работа сомелье приобретает новый – не очень красивый – оттенок: направляя своих гостей к качественным винам, сомелье, по сути, помогают высшему классу отделять себя от простонародья посредством этого весьма условного понятия «хорошего».
Слова Тима вторили моим собственным мыслям, не дававшим мне покоя и отчасти ставшим причиной моего первоначального интереса к вину. В существование мирового заговора по навязыванию широким массам определенных вкусов я не верила, но не исключала возможности, что даже эксперты ставят высокие оценки вину не потому, что оно действительно хорошее, а потому, что они привыкли так говорить. Если обычные люди выкладывают в Instagram селфи, то сомелье делятся фотографиями опустошенных бутылок. Это о многом говорит. Они предлагают судить о них по этим этикеткам, и в конце смены многие, чтобы похвастаться, демонстрируют свои трофеи с подписью «#лучшаябутылкавечера». Морган с раздражением отмечал, что на него неприятно давит необходимость соответствовать текущей моде на вкусы. Его возмущали нападки некоторых сомелье на каждого, кто не желал признавать, что некий новомодный производитель шампанского – это лучшее, что случалось в мире игристых вин со дня изобретения винной пробки.
– Они предают анафеме всех иноверцев, – говорил Морган. – И это понятно. Человек, потративший 350 долларов на бутылку вина, ни за что не признается, что оно ему не нравится.
Возможно, «плохое» вино на самом деле было не таким уж плохим. По меньшей мере, оно пробуждало интерес к этому напитку у тех, кто иначе мог никогда в жизни не взять в руки бокал.
– Многие потребители начинают со сладкого вина, постепенно эволюционируют, переключаются на люксовые бренды и становятся коллекционерами вин, любителями вин или винными снобами, – сказала Леи.
Она воспринимала свои творения как трехколесный велосипед для будущих энофилов. Те, кто сейчас с удовольствием пьет Следжхаммер, через пару бутылок могут превратиться в снобов, презрительно взирающих на то, что еще совсем недавно казалось им вполне неплохим вином.
Перед уходом из лаборатории Леи я заметила небольшой пластиковый пакетик на полке в ее кабинете. В нем лежала древесная щепа – вроде как специи для вина. На этикетке было написано: «Ирис и шоколад».
Учитывая все, что я узнала, сложно было назвать вина сегмента масс-маркет «плохими» только на основании их вкусовых качеств. Но нет ли чего-нибудь подозрительного в том, как их делают – или, правильнее сказать, разрабатывают?
* * *
Каждый год 14 тысяч виноделов и виноградарей собираются в конференц-холле Сакраменто на Объединенный симпозиум виноградарства и виноделия – отраслевую выставку, где производители закупают свои бочковые пробки, бочки, бутылки, бутылочные пробки, капсулы, центрифуги, концентраты, стабилизаторы цвета, дробилки, вкусоароматические добавки, ферменты, машины электродиализа, чаны, прессы и насосы. Среди предложений отсутствует лишь один обязательный компонент виноделия – романтика.
И Тим, и Леи собирались посетить это мероприятие. Я тоже.
– Если тебя нет на этой выставке, тебя нет в бизнесе, – просветил меня один из сотрудников Tragon.
Когда Леи рассказывала о различных способах коррекции вина с учетом потребительских предпочтений, я не могла поверить, что можно до такой степени управлять винодельческим процессом. Цвет, горечь, танины, даже ароматы ежевики, вишни, сливы – любой параметр можно усилить или ослабить согласно пожеланиям покупателей. Казалось, будто на каждый из них у виноделов есть отдельная ручка настройки с частой шкалой.
И не зря казалось. Попав на вышеназванную выставку-ярмарку, я поняла, как можно достичь такой точности. Меня окружала толпа людей во флисовых жилетах и рабочих ботинках. Мимо мелькали выставочные стенды с футуристическими названиями, рисовавшими в воображении научно-фантастические уловки парфюмеров-манипуляторов: Accuvin, UberVine, Dynamos, Nutristart, Turbicel, Zyme-O-Clear, Thor. Ничего общего с теми уютными надписями вроде Берфут или Нэйкид Грэйп, которые потом красуются на винных бутылках и манят нас с магазинных полок.
В живописных историях о рождении того или иного вина всякие Zyme-0-Clear и Thor обычно не фигурируют. В дорогом магазине или во время экскурсии по винограднику вам расскажут какую-нибудь эпичную, изобилующую традициями, совершенно стереотипную и избавленную от лишних подробностей сказочку. Винодел высаживает свои лозы на определенном участке с идеальным терруаром для выбранного сорта винограда. Начинает созревать урожай, и наш фермер, помня о том, что его качество зависит от хорошей погоды, принимается проклинать солнце / тучи / дождь / небо, потому что слишком жарко / холодно / дождливо / сухо, и ягоды получаются слишком сладкими / кислыми / пораженными плесенью / высушенными для идеального вина. Наконец, виноград собирают, сортируют, пускают под пресс и полученная масса подается в какую-то емкость, например чан из нержавеющей стали. Благодаря натуральным дрожжам, развивающимся на виноградной кожице (или добавленным), запускается процесс брожения. Под воздействием дрожжей содержащийся в ягодах сахар превращается в спирт, углекислый газ и ароматические вещества, которые потом войдут в винный букет. После окончания процесса брожения винодел разливает вино по бочкам, чтобы оно насыщалось кислородом через поры древесины и его вкус приобретал дубовые нотки. Винодел может не отправлять вино в бочки, а оставить его в стальном чане для сохранения свежести и фруктовых ароматов или перелить в бетонный яйцеподобный контейнер для получения некого среднего эффекта между бочкой и стальным чаном. Наконец, перебродивший виноградный сок разливается по бутылкам и отгружается на продажу.
