Даже Морган, обычно терпеливо сносивший мое дилетантское любопытство, разнервничался, когда на одной дегустации у дистрибьютора я затронула вопрос о качестве. Глоток бургундского Руссо Шамбертен Клоде-Без Гран-Крю из бутылки за 1200 долларов вызвал у него приступ нехарактерной немоты. Я спросила, чем это вино отличается от продегустированного ранее, стоившего в двадцать раз меньше.
– Могу я ответить, что на этот вопрос нет ответа? – взвился Морган. – Ради бога, ради Америки, ЗАТКНИСЬ. Я не буду отвечать на этот вопрос, потому что хоть что-то в мире, черт побери, должно оставаться загадкой… Отличное вино чувствуешь сердцем. Душой. Никакие качественные показатели тут не применимы. И слава богу, что в мире, где все давно измерено и подсчитано, продолжает оставаться хоть что-то, что ценится за сам процесс, за загадку, за эстетику.
* * *
Вряд ли любознательный гость удовлетворился бы рекомендацией «заткнуться, потому что хоть что-то в мире, черт побери, должно оставаться загадкой». Вот и я не удовлетворилась. Поэтому отправилась искать ответы.
Одним из самых древних критериев качества вина была информация о том, как, где и когда оно было сделано. Древние египтяне обращали внимание на год сбора урожая – судя по имеющимся данным, 1272 год до н. э. был nfr-nfr, очень хорошим, – а древние римляне, знавшие, какие сорта винограда раскрывают все свои достоинства в тех или иных почвах или климатах, придавали большое значение происхождению напитка. По информации о способе изготовления они получали примерное представление о его вкусе. Мы по-прежнему пользуемся данной системой оценки. В учебном пособии от Гильдии сомелье сказано, что лучшие виноградники Шабли растут на кимериджском известняке – смеси глины, известняка и окаменелостей моллюсков. Морган запоминает таблицы винных миллезимов, поэтому знает, в каком году немецкие виноградники перегрелись на солнце (2003) или потонули в дождях (2014), поскольку оба события могут повлиять на вкус вина. А производители во всем мире руководствуются официальными стандартами качества вроде итальянского DOCG, тем самым показывая, что при изготовлении вина они придерживались правил, нацеленных на улучшение его характеристик, например отбраковывали некачественные ягоды, чтобы использовать сырье с максимальной концентрацией типичного вкуса и аромата, или подвергали длительной выдержке вино, которое в молодости слишком резкое. В Испании вина со штампом гран-резерва (Gran Reserva) выдерживают в деревянных бочках на год (или более) дольше, чем вина категории крианца (Crianza), чтобы смягчить танины и усложнить аромат. Почти в каждом регионе существует своя известная иерархия. Во Франции вина категории АОС (Appellation d’Origine Controlee) превосходят по качеству простые Vin de France. В Германии вина Qualitatswein считаются лучше, чем Deutscher Wein. И сомелье, и любители вина руководствуются этими терминами, служащими показателями качества и стиля напитка.
Звучит так просто, верно? Получается, по этикетке на бутылке можно сказать, отличное вино, изысканное или так себе. Элементарно. Дело закрыто. Какие еще могут быть вопросы?
Не торопитесь. К сожалению, тут не все столь прямолинейно. Несмотря на давнюю историю, эта система классификации часто ненадежна. Титулы на этикетке должны соответствовать качеству, но на практике не каждое гран-крю превышает по качеству премье-крю или даже коммунальное вино (коммунальное вино одного производителя может быть в несколько раз достойнее, чем гран-крю другого). Некоторые лучшие современные виноделы Италии пошли на прямое нарушение закона и стали создавать вина наподобие Сассикайи – купажа из французских сортов винограда, который годами официально классифицировался как низкопробное vino da tavola – столовое вино. Фанаты Бордо используют название «супервторые» для обозначения особо выдающихся вторых крю, которые ни в чем не уступают якобы превосходящим их первым крю. Кроме того, разве не логичнее было бы вместо оценивания качества по тому, что происходит на винограднике, измерять успех вина по тому, что происходит в бокале: какой у него вкус и аромат, какие ощущения оно вызывает?
Итак, нельзя было полностью доверять традиционным классификациям. Тогда я попробовала ориентироваться на цены. Конкретные, выраженные в математических символах. Бутылка за 60 долларов по вкусу намного лучше, чем за 6 долларов, и гораздо хуже, чем за 600 долларов, – правильно? Иначе зачем бы мы столько тратили?
Я задала этот вопрос винному экономисту Карлу Сторчманну – профессору Нью-Йоркского университета, который руководит журналом Journal of Wine Economics и, будучи энофилом, каждую неделю проводит слепые дегустации вместе с друзьями. Он согласился с моей упрощенной логикой: цена соответствует качеству – но лишь до определенной точки. Существует ценовой порог для вин, произведенных промышленным способом; другой, более высокий ценовой порог – для вин, созданных вручную; и третий, еще более высокий ценовой порог – для вин, являющихся символами статуса. Изысканные вина могут иметь более изысканный вкус и обходиться дороже, потому что производятся с применением более качественных ресурсов, которые дороги и, соответственно, повышают стоимость конечного продукта. Одна бочка из французского дуба сорта премиум может стоить до тысячи долларов. Акр земли в долине Напа, где лозы получают идеальное количество солнца и влаги, продается за 300 тысяч долларов, во много раз дороже аналогичного по размеру участка в регионе, производящем вина в картонных пачках, таком как засушливая и жаркая Калифорнийская долина. Многолетнее хранение вина в погребе, способствующее идеальному созреванию напитка, тоже отражается на его стоимости. И бремя всех дополнительных издержек переносится на плечи покупателя.
По подсчетам Карла, качество стабильно растет вместе с ценой примерно до уровня 50–60 долларов за бутылку. После этой точки стоимость поднимают уже другие факторы, такие как бренд, репутация и редкость, так что «у вин по 50 долларов за бутылку и по 150 долларов за бутылку физические характеристики с большой долей вероятности будут одинаковыми», считает Карл. Бургундское хозяйство Домен де ла Романе-Конти выпускает в среднем лишь 8 тысяч ящиков вина в год, тогда как винодельческое предприятие Beringer Vineyards, принадлежащее конгломерату Treasury, ежегодно выдает примерно 3,5 миллиона ящиков. Закон спроса и предложения позволяет Романе-Конти продавать 750 мл ферментированного виноградного сока за суммы, сопоставимые с первоначальным взносом при покупке дома. Когда стоимость вина достигает трехзначной суммы, она указывает скорее на ценность бутылки как инвестиции или фамильной собственности, чем на его непревзойденные вкусовые качества. «Все, что стоит 500 долларов, – особая история. Вы покупаете не вино. Это уже предмет коллекционирования», – сказал Орли Ашенфелтер, профессор эконометрики Принстонского университета, помогающий Карлу выпускать Journal of Wine Economics. Если отбросить инвестиционную или сентиментальную ценность, с точки зрения вкусовых качеств «цена в 500 долларов за бутылку вина неоправданна. Гарантирую, что смогу найти тебе другую бутылку всего за 100 долларов, и ты не почувствуешь разницы, – сказал он. – Куча людей в мире платит за красивые слова».
Их аргументы, подкрепленные трезвой весомостью строгой науки, звучали убедительно. Но сразу кричать «А король-то голый!» тоже казалось неправильным, слишком упрощенным. Я встречала немало людей, поставивших свою карьеру и жизнь – и состояние – на том, что разница все же существует. И я видела, что цена может влиять на наше восприятие качества, а не только отражать его.
