Ирина смешала все ингредиенты, кроме яичных белков, которые она всегда взбивала до крепкой пены и вводила в тесто перед самой выпечкой, и оставила подходить.
Пока сварим суп. Заодно Гортензии Андреевне точно спасибо – за совет обжаривать овощи и томатную пасту непосредственно в кастрюле. Последний раз Кирилл даже не заметил, что суп без мяса, такой он получился наваристый. Наверняка она знает еще много разных хитростей по домоводству, и вот так жизнь сложилась, что некого ими порадовать, кроме самой себя…
Ирина вздохнула. В повседневных заботах детский страх перед войной стал забываться, а ведь действительно нет ничего ужаснее.
Она вот сейчас, когда промелькнула только тень опасности, сразу испугалась и готова сдаться, мгновенно продать все и вся, лишь бы вывести детей из-под удара.
Что же чувствовали матери тогда? Невозможно представить ей, проведшей жизнь в спокойствии и безопасности. Женщины уходили на фронт, в партизаны, на оккупированных территориях укрывали у себя раненых бойцов, работали в подполье, у многих из них были дети, и все же они на это шли. Понимали, что так лучше защитят своих детей, чем если будут бояться, прятаться и покоряться?
Налив в кастрюлю кипящей воды из чайника, Ирина опустилась на стул. Голова шла кругом от этих страшных мыслей.
До сегодняшнего дня она не считала себя трусихой. Наоборот, несколько процессов, в которых она выносила справедливый приговор, несмотря на колоссальное давление руководства, заставили ее думать о себе как о довольно смелой и принципиальной женщине. Но ведь в сущности она ничем не рисковала, кроме своей карьеры.
Ей ни разу не попадались крупные хозяйственные дела, когда на работников правоохранительных органов давит не партийная верхушка, а преступная группа, в которой люди ни перед чем не остановятся, чтобы не лишаться своего куска жирного пирога. Это не афишируется, но бывает, что следователей и оперативников убивают, а судей запугивают.
Ее бог от этого пока миловал, но если вдруг придется судить торговую мафию, как она поведет себя тогда, если сейчас струсила перед призрачной опасностью?
Может, и не надо изображать из себя строгую и принципиальную судью, а признать, что она всего лишь пугливая баба, которой место на кухне?
Ирина поставила на плиту блинную сковородку, и пока та нагревалась, насадила на вилку половину картофелины, а в блюдечко налила постного масла.
Да, была она когда-то пионеркой, которой хотелось приключений, но те времена давно прошли. Девочка окуклилась, умерла и возродилась в виде домохозяйки во фланелевом халате, потолстевшей, отяжелевшей, отупевшей и парализованной страхом за детей.
И самая лучшая услуга, которую она теперь может оказать своей Родине, – признать это и уступить место тому, кто способен честно исполнять свой долг.
Ну а ей вот – кастрюли, горячий вкусный завтрак семье и нежный поцелуй домочадцам.
Скромная вахта, но ее она будет нести достойно и хорошо. Вспомнилось вдруг, что в детстве из всех литературных героинь ей больше всего хотелось быть похожей на майоршу О’Дауд из «Ярмарки тщеславия», не особо умную, не слишком красивую, не до безумия влюбленную, но сильную духом женщину. Получилось ли это, бог знает…
Сковородка достаточно раскалилась, и Ирина налила на нее теста, жидкого, как вода. Ей нравилось, что блины выходили тонкие, как бумага.
Мысль скользнула назад, к французскому ухажеру. Вот, пожалуйста, девушка встречается с иностранцем, и никто ее за это не пытает, не ссылает в лагеря и вообще никак не преследует. КГБ приглядывает одним глазком, не без этого, конечно, но в целом не встает на пути истинной любви, а в тридцать седьмом году Ирина забоялась бы блины приготовить по вражескому рецепту. Меняются времена, а мы все орем о страшном произволе, после драки кулаками машем.
Стопка готовых крепов росла, и Ирина на соседней конфорке потушила немного капусты – начинку для блинчиков к обеду.
Вот в таких хозяйственных мелочах и пройдет жизнь. Хлопотно, тупо, зато сыто и безопасно. Кирилл будет рад, ему нравится ощущать себя кормильцем, и, хоть он никогда об этом не говорит, наверное, неприятно, что она – судья, а он – простой рабочий. Пусть высочайшей квалификации, пусть отлично зарабатывает и правым и левым образом (о последнем тсссс), но все равно его социальный статус ниже, чем у жены, а для мужчины это болезненно. Гоша из фильма «Москва слезам не верит» даже в запой ушел, когда узнал, что его женщина – директор комбината.
Семья для нее на первом месте всегда была, есть и будет, так надо ей себя и посвятить, а не пыжиться в суде, зная, что юркнешь в кусты при первой же реальной опасности.
Перед уходом в декрет карьера Ирины была на пике, ее хотели сделать народным депутатом и готовили к этому, приняли в партию буквально за несколько минут до родов и после дали понять, что не все еще потеряно, если, конечно, она не станет высиживать весь отпуск до упора. Наверху к ней относятся весьма доброжелательно, она именно та фигура, которую стоит поднять на щит – успешная женщина, мать двоих детей, сама интеллигентка, но жена представителя рабочего класса, и никаких высокопоставленных родственников до седьмого колена. Видите, граждане, она сама добилась таких высот, и вы добьетесь!
Ей будут помогать вскарабкаться по карьерной лестнице очень высоко, но имеет ли она право занимать ответственные посты, зная о своем малодушии?
Взять Гортензию. Она не говорит, но чувствуется, что была в своем Смерше не последним человеком. Не бумажки перекладывала. Возможно, была любовницей своего начальника, к которому теперь ходит, да и то вряд ли. Не такие тогда были женщины, не на все были готовы ради своего счастья. Впрочем, не в этом суть, а в том, что такую сотрудницу наверняка не хотели отпускать из органов, и хоть Смерш расформировали после войны, существовало множество других подразделений, готовых принять к себе компетентного и закаленного в боях человека. И все-таки Гортензия Андреевна стала не полковником КГБ, а учительницей младших классов, потому что это больше соответствовало ее душевным потребностям.
За работой и размышлениями она не заметила, как пролетели быстрые предутренние часы.
В коридоре пол заскрипел под шагами Кирилла, загорелось окошко, невесть зачем врезанное между кухней и ванной, зашумела вода в душе.
Что ж, сейчас она накормит мужа завтраком, как настоящая домохозяйка, а после позвонит Гортензии, расскажет о своей догадке, и на этом ее роль в поимке врага будет окончена.
Слаба она в коленках для такой работы.
Прошло несколько дней. Гортензия Андреевна не объявлялась, но призрачный Малиновский никак не шел у Ирины из головы, и становилось обидно, что она никогда не узнает, кто он такой и существовал ли вообще. Если кагэбэшники его вычислят, то суд пройдет в закрытом режиме, ведь народу ни к чему знать, что столь мощная организация прошляпила заклятого врага.
То ее обуревали сомнения, возможно ли мгновенно узнать человека, которого ты не видел сорок лет, причем обоюдно, а то, напротив, концепция Малиновского представлялась единственно возможным объяснением всех трех смертей. А потом Ирина сопоставляла способы убийства – две имитации падения с высоты собственного роста (имитации ли?) и одно удушение. Почему Малиновский изменил способ убийства, которым владел виртуозно? Почему в случае Любови Петровны прибег к другой методике? Как говорится, лучший метод – это тот, которым владеешь и который уместен в данных обстоятельствах. В больнице ему критически важно было, чтобы медсестра не успела позвать на помощь, а не имитация ненасильственной смерти, ведь имелся под рукой одуревший Глодов, на которого можно все свалить, и не стояла острая необходимость обставить все как несчастный случай.
