Сто лет доктор Ордынцев делал на дежурствах вечерний обход, и ничего, но стоило один раз пропустить, как нате пожалуйста. Закон подлости, или как он там правильно называется.
Уложив детей, Ирина разложила на кухонном столе гарафеевские бумаги. Увы, даже ради нее Игорь Иванович не стал упражняться в каллиграфии, и сначала Ирина решила, что просто не поняла его почерка, но, три раза просмотрев список, убедилась, что из шестидесяти двух поступивших им подходит один-единственный человек.
Что это? Невероятная удача, или возмездие предателю?
Ну да, один-единственный, Николай Николаевич Алябин, семнадцатого года рождения, ровесник революции, госпитализирован в хирургию с «троф язвами н.к.». Надо понимать, нижних конечностей. Что ж, у Ирининой бабушки было то же самое заболевание, вещь не слишком приятная, но и не смертельная, не сильно влияет на общее состояние и, главное, не мешает пользоваться своими «н.к.». Николай Николаевич, если не имел тяжелых сопутствующих заболеваний, вполне мог передвигаться по больнице.
Остальных невозможно было подозревать в силу либо возраста, либо пола.
Коварство врага в принципе безгранично, но не до такой же степени.
Врачей не обманешь.
Гарафеев выписал только анкетные данные, отделение и диагноз, поэтому даже фантазировать было не о чем. Живет в центре, но это может быть и шикарная профессорская квартира, и комната в коммуналке без ванной и с проваливающимся полом.
Трофические язвы тоже не показатель, поди знай, следствие это благородной варикозной болезни или общей запущенности.
Как к нему подобраться, чтобы не спугнуть? Допустим, она работает в школе завучем по внеклассной работе и ищет ветерана для урока мужества. Обычному деду такое понравится, а вражескому агенту… Все равно что с порога брякнуть: «Здравствуйте, мы проводим опрос населения, ответьте, пожалуйста, не являетесь ли вы случайно немецким шпионом?»
И вообще, насколько опасно вступать с ним в контакт? Ведь если это он убил Любовь Петровну, то наверняка интересовался процессом Ордынцева. Возможно, приходил в суд и лицо ее запомнил… Нет, тогда его бы узнал Ордынцев и насторожился. А почему узнал, если Алябин поступил в хирургию? Он со своего-то отделения больных не видел, не то что с чужого.
Ирина почувствовала, как по спине пробежал неприятный холодок. И Гортензия была в суде, и ее он тоже видел. И мало ли на какие мысли его навела внезапная дружба судьи и старой учительницы.
Так, отставить паранойю! Ну видел, ну и что? Во время суда никто ж не усомнился в том, что Любовь Петровну убил Глодов, так на черта ему следить за судьей и выяснять, с кем она общается.
В любом случае нельзя поддаваться страху. Сестры Красильниковы побоялись доложить, затаились, и где они теперь?
Впервые Ирина осознала, что это может быть не игра, а реальное противостояние с умным и опасным врагом.
Не пора ли сообщить в соответствующую инстанцию? Прямо сейчас можно это сделать, и пусть специалисты работают, в конце концов, они за это деньги получают, а чтобы совесть была спокойна, девочку Катю действительно к себе забрать.
Перед Гортензией стыдно? Так лучше быть подлой, чем мертвой, и вообще кому перед кем стыдиться, еще большой вопрос. Бабка не торопится сообщать в органы вовсе не из-за страха за Катю, какое там! Просто ей хочется показать нынешнему поколению чекистов, какая она молодец, гений контрразведки, в одно жало вычислила матерого врага.
Старухе хорошо, у нее никого нет, так что лови шпионов, вспоминай молодость хоть до посинения, а у Ирины совершенно другая ситуация. Ей можно быть храброй только до тех пор, пока дети вне опасности.
Жизнь впервые столкнула ее с военным преступником, причем сейчас она не сидит в судейском кресле под защитой государства и закона, а выступает на свой страх и риск, никем не уполномоченная, и никого нет за спиной, кроме старой учительницы.
Это враг совершенно особого рода, возможно, он даже не жесток от природы, но ни перед чем не остановится, если того требует необходимость. И терять ему нечего.
Она выпила воды и заходила кругами по кухне. Просто идти наобум святых в Большой дом глупо, но через знакомых… Ага, посоветуйте приличного кагэбэшника, да все решат, что у нее температура поднялась.
Лучше всего обратиться к председателю суда. Это порядочный человек, умный и со связями, вместе они найдут оптимальное решение, ну а Гортензия пусть реализует свои амбиции как-нибудь иначе и, главное, на безопасном расстоянии от ее семьи.
Под монотонную речь лектора страшно хотелось спать. Катя таращила глаза, сжимала кулачки, терла уши, лишь бы только не отключиться, и сил понимать, что именно говорит профессор, уже не оставалось. Впрочем, в философию она и бодрая, как говорится, не врубалась. Она механически конспектировала, но, наверное, после дежурства было бы лучше пойти домой и выспаться, чем слушать этот бубнеж.
Тетя Люба говорила, что врач должен обладать широким кругозором, и Катя в принципе была с ней согласна, но только ей казалось, наверное, по глупости своей, что если естественные науки изучают действительно сложные вещи, то всякие там философии и научные коммунизмы превращают простое в сложное, да еще и объясняют так, чтобы с гарантией никто ничего не понял.
Спасибо хоть, Владимир Вениаминович растолковал ей суть дела, и действительно стало как-то полегче весь этот бред воспринимать.
Хорошо, что на третьем курсе начнется настоящая медицина. Пора задуматься о том, кем она хочет стать. Хотя специализация будет только на шестом курсе, лучше сделать выбор уже сейчас, и начать ходить на дежурства в качестве докторского хвостика, потихонечку перенимать секреты мастерства. Особенно это важно для хирургических специальностей, где требуется не только ум, но и навыки, как называла это преподавательница в училище «ручная умелость хирурга».
На работе доктора вроде хорошо к ней относились, хвалили, но что они скажут, если она попросит: «Научите меня»? Кому охота взваливать на себя лишнюю обузу?
Ордынцев? Девяносто процентов не откажет, но травматология – все-таки мужская специальность. Дело даже не в том, что нужна физическая сила – без этого вывих бедра не вправишь, – ведь Катю бог статью не обидел. К сожалению.
Она вздохнула.
Главный минус травматологии это всякие гаечки, шурупики, пластиночки и прочая так милая сердцу Ордынцева дребедень. И любимая дрель, которую надо хранить за семью замками, как кощееву смерть, и ни при каких обстоятельствах не давать другим травматологам. Даже страшно представить, что будет с той, кто посмеет нарушить запрет.
Катя же с техникой не очень дружила, так что травматология ей не подойдет, да и не хочется нарушать хрупкую симпатию, которая установилась между ней и Владимиром Вениаминовичем. Лучше так, тень влюбленности, чем скучные отношения учитель-ученик.
Катя улыбнулась. Оказывается, это приятно – знать, что могло бы быть, и понимать, что ничего не будет. Как хорошо, что она впадала в отчаяние зря и страдала напрасно. Это было как во сне упасть в пропасть и проснуться целой и невредимой, спасибо Ордынцеву.
