– И?
Гортензия Андреевна встала и быстро заходила по комнате.
– А это матерый враг! Матерый! Куда опаснее, чем самый жестокий коллаборационист. Девочка Катя, да и мы с вами, в безопасности ровно до тех пор, пока он не знает, что мы вышли на его след.
– А мы вышли?
– Сейчас не до шуток, Ирина Андреевна. И психиатрическую бригаду вызывать тоже пока рановато.
– В мыслях не было.
– Тогда открою вам одну тайну: во время войны я служила в Смерше.
– Правда?
Гортензия Андреевна кивнула:
– Кто знает, как сложилась бы моя жизнь, если бы нас не расформировали в сорок шестом году… Но сейчас не об этом. Я сразу обратила внимание, что Красильниковы и Михальчук находились в оккупации в Орловской области, где было не только очень сильное подполье, нанесшее существенный урон врагу, но и довольно долго располагалась абвергруппа-107. Кроме того, там из коллаборационистов была сформирована мощная тайная полиция, которую называли «Русским гестапо». Страшные вещи творились…
Гортензия Андреевна прерывисто вздохнула, и Ирина, чтобы дать ей успокоиться, вышла на балкон взглянуть на детей.
Егор играл с ребятами, а Кирилл медленно прохаживался с коляской по периметру двора. Он говорил, что это помогает ему писать стихи.
В весенних сумерках детский смех разносился особенно звонко. Обычный мирный день мирного года, захламленный мелочными тревогами, разочарованиями и обидами. А ведь это счастье, что не воет сирена, предупреждая о налете, муж катает колясочку, а не лежит в окопе с простреленной головой, дети сыты, и никто не ворвется в твой дом, не забьет, не запытает до смерти…
Люди так привыкли к мирной жизни, что она уже не воспринимается как счастье. Да, тот психиатр на суде правильно сказал, что призывы начальства к героизму подчиненных это плохая риторика. И что героизм вытекает из чужого идиотизма – тоже верно. Но когда человек считает, что мирного неба над головой ему мало – он унижает себя.
– Чайку хотите?
– Ради бога, Ирина Андреевна, не будем отвлекаться на условности этикета. Вот поймаем негодяя, тогда и попьем.
– Простите?
– В общем, услышав данную фамилию, я немедленно поехала к своему бывшему начальнику. Он очень стар и немощен, больше скажу, его считают маразматиком…
– Ну отлично!
– Не перебивайте меня, пожалуйста. Я тоже сомневалась, что он сообщит мне что-нибудь полезное, но когда человек погружается в бездну старческого безумия, профессиональные навыки он утрачивает в самую последнюю очередь. Я, например, точно знаю, что, когда впаду в полный маразм, буду способна вести уроки еще как минимум год. Курица же бегает без головы…
Гортензия Андреевна засмеялась, а Ирина развела руками, не зная, что на это можно необидное ответить.
– В общем, услышав фамилию «Малиновский», начальник дал мне исчерпывающую справку. Федор Сергеевич Малиновский сдался в плен в сорок первом году и добровольно согласился сотрудничать с фашистами, мотивируя это тем, что его отец, священнослужитель, был расстрелян большевиками, и за это он ненавидит советскую власть. Он прошел разведывательно-диверсионную подготовку в абвергруппе-107, после чего его неоднократно забрасывали в наш тыл с различными заданиями, и он всякий раз исполнял их так успешно, что получил германскую серебряную медаль «За храбрость», затем Железный крест и, наконец, звание обер-лейтенанта немецкой армии. Он преподавал в разведшколе при абвергруппе, лично разработал несколько учебных пособий для разведчиков и к концу войны дослужился до начальника разведывательного пункта по заброске вражеской агентуры в советский тыл. По оперативным данным, он погиб в конце сорок четвертого, но мой начальник сильно в этом сомневался. В абвергруппу были внедрены наши сотрудники, и они не видели приказа, что Малиновский с честью погиб за великую Германию, каковой издавался по правилам немецкой разведки в таких случаях, и никто из задержанных после войны командиров абвергруппы не утверждал, что Малиновский умер, более того, один из рядовых следователей утверждал, что видел его в Мюнхене незадолго до конца войны. В общем, Малиновский – крупная фигура, матерый враг, опытный и осведомленный разведчик, и на его поимку были брошены большие силы, но все безрезультатно. После указания на встречу в Мюнхене следы его потерялись, и оставалось только надеяться, что он действительно погиб, а тот следователь просто обознался или хотел набить себе цену в глазах допрашивающих его смершевцев.
– Гортензия Андреевна, но даже если он тогда не погиб, сколько лет-то прошло!
– Ну вот я, например, жива и здорова! И Любовь Петровна могла еще жить и жить… Ах, лучше бы сжечь эту нашу макулатуру, – воскликнула учительница, когда Ирина собрала бумагу и хотела отнести в мусорное ведро.
– Это уж слишком, – Ирина засмеялась, – это уж нужно фантастическое стечение обстоятельств, чтобы этот ваш Малиновский решил порыться в помойке у нашего дома.
– Про фантастику расскажите сестрам Красильниковым или Михальчуку.
Она сказала это так, что Ирина поежилась и отнесла обрывки в ванную, положила в оцинкованную шайку, которой никогда не пользовалась, но боялась выбросить, потому что это было семейное имущество Кирилла, побрызгала немного его одеколоном и подожгла.
Гортензия Андреевна встала рядом, и несколько минут женщины молча наблюдали, как в огне чернеет, съеживается и рассыпается бумага.
– Можно было и не резать, – вздохнула учительница.
Итак, что получается? Точных сведений, чем занимались девушки Красильниковы в оккупации, нет, но Малиновского они вполне могли знать в лицо. Или работали при абвергруппе, или Малиновский ухаживал за кем-то из них, он ведь был молодой мужчина, а природа всегда берет свое. Или просто он считался знаменитостью, герой рейха, кавалер Железного креста. Через много лет после войны Надежда Красильникова где-то увидела Малиновского, узнала его и успела рассказать сестре прежде, чем он ее убил. Почему женщины не обратились в соответствующие органы? Трудно сказать. Негативный опыт общения с властью, или банально испугались, что доблестные кагэбэшники не поймают предателя, но шум поднимут, он поймет, кто его сдал и отомстит. После смерти сестры Любови Петровне стало еще страшнее, но, наверное, у нее были основания полагать, что Малиновский о ней не знает, поэтому она ничего не сказала в милиции, поделилась только с другом юности. Михальчук не предал ее доверия, не настучал куда следует, но каким-то образом через много лет вычислил Малиновского самостоятельно и был им убит таким образом, что все сочли это естественной смертью. Гортензия Андреевна правильно заметила, что он не просто коллаборационист, а профессиональный разведчик-диверсант, стало быть, обучен таким методикам, что нормальному человеку и во сне не приснятся. Дальше что? Через Михальчука вышел на Любовь Петровну? Почему бы и нет? Убил старика и забрал его записную книжку, и…
– Слушайте, дамы, вы давайте поосторожнее с вашими сатанинскими обрядами, – раздался за спиной голос Кирилла, – здрасте, Гортензия Андреевна!
