С другой стороны, четверть ставки на кафедре – это он уже считай одной лапой зацепился за науку. Может, получится не просто соискательство оформить, а поступить в заочную аспирантуру, а там как пойдет.
Тут его размышления были прерваны звонком сына, который сообщал, что сегодня родительское собрание.
– Опять краснеть, – вздохнул Ордынцев. – А ты откуда звонишь?
– Из автомата на углу.
– Ты оделся?
– Естественно.
– Ладно, будем считать, что я тебе поверил. Беги обратно в школу, я буду.
Не успел положить трубку, как позвонил Иван Кузьмич с радостной новостью, что детали конструкции готовы. У Ордынцева мелькнула идея отправить деда на родительское собрание, но это было бы, конечно, наглостью, и так Иван Кузьмич проводит с внуком больше времени, чем родной отец.
Что ж, придется принимать удар на себя… Он ведь так и не взял под свой контроль учебу сына. Каждый вечер собирался, и всякий раз что-то отвлекало. Точнее, неудобно было проверять, будто он не верит собственному ребенку. И у них в семье так было заведено, что каждый справляется на своем участке. Костя с трех лет говорил: «Я хожу в детский сад и работаю там малышом», а потом пошел в школу и стал работать учеником, так что ж теперь, лишать его островка самостоятельности? Приучать, что все важное в жизни делается не в охотку, а из-под палки? Да ну, лучше он на родительском собрании лишний раз от стыда сгорит.
Какие-то тонкие нюансы политики и этикета требовали, чтобы Ордынцев заехал к тестю на завод, где на проходной произошла передача конструкции, а коллектив убедился, что Иван Кузьмич не какой-то там презренный несун, а действует строго в интересах науки.
Ордынцев забрал холщовый мешок, полный гаечек, пластинок и штырей (на всякий случай тесть выточил несколько экземпляров разного размера), и, позвякивая будущим прорывом в травматологии, поехал в школу.
Дорогой он сообразил, что ответить профессору. Если поймет, что идея его жизнеспособна, то возьмет группу, а нет, так и смысла нет.
На собрании он предусмотрительно сел за последнюю парту, но Гортензия Андреевна говорила о других детях, в частности о круглой отличнице Олечке Вернер, которая совсем перестала стараться. Ордынцев сам удивился, с каким злорадством услышал эту новость.
– Что же делать, Гортензия Андреевна, – воскликнула Олина мама, такая же прилизанная, как сама Оля. – Я уж не знаю, как на нее воздействовать…
Учительница молча прошлась между рядами.
– Как воздействовать? – вдруг сказала она таким мягким тоном, какого Ордынцев еще от нее не слышал. – Знаете, воспитывать должны воспитатели, а первая задача родителей – любить. Просто любите ваших детей такими, какие они есть. Мы пытаемся исхитриться, найти инструменты, чтобы сделать их такими, как нам хочется, но только простые вещи работают по-настоящему. Обнимайте вашего ребенка и говорите, что вы его любите, каждое утро и каждый вечер, и не важно, как он себя вел и какую отметку получил.
– Но ведь так они нам на шею сядут! – фыркнула Олина мама.
– Так а где им еще сидеть, пока не вырастут? – засмеялся Ордынцев, и тут же указка ударилась об его парту. Он замолчал.
– Любовь и вседозволенность – это разные вещи, так же как эгоизм и самостоятельность. Не надо их путать. Помните пословицу: «Первый раз прощается, второй раз запрещается, а третий раз не допустим вас»? Если ребенок вам соврал, не вешайте сразу на него ярлык лгунишки, а спокойно объясните, что лгать нехорошо. Вот товарищ Ордынцев…
Гортензия Андреевна направила на него указку, Ордынцев на всякий случай приосанился.
– Костя писал как курица лапой, но Владимир Вениаминович наплевал на мои рекомендации поговорить с ребенком, разве что сказал ему, что старая дура придирается, а сын пусть пишет как может…
– Гортензия Андреевна, ну что вы! Не было такого!
– Допустим, но суть не в этом. Важен результат – Костя стал более прилежным, и тетрадки его еще не радуют глаз, но уже не вызывают содрогания.
– Так что ж мне, просто смотреть, как мой ребенок скатывается на тройки?
Учительница резко повернулась к Олиной маме:
– Слушайте, дамочка, а вам не кажется, что вы слишком привередливы? У вас хорошая здоровая и красивая девочка, другие женщины глаз бы отдали за такое счастье, а вы страдаете из-за того только, что есть риск, что она не будет круглой отличницей.
– В нашей семье все оканчивали школу с золотой медалью!
– И вы уверены, что она стоит разрушенной психики вашего ребенка? Еще раз говорю: любите своих детей, хотя бы потому что жизнь – очень хрупкая штука. Все меняется в одну секунду, и вещи, составлявшие цель вашей жизни, вдруг перестают иметь всякое значение. Поверьте, дорогие мои, если случается самая страшная трагедия, и родители теряют ребенка, они жалеют не о том, что он получал тройки, а о том, что лишний раз его не обняли. Каждая ссора, каждая обида сочатся из сердца страшным ядом. И даже если все в порядке, все живы и здоровы, время идет, и через пятнадцать лет никто не вспомнит, что у вашего ребенка было по математике, и значения это абсолютно никакого иметь не будет, а детские обиды сохраняются на всю жизнь. Не обижайте своих детей, ведь научить их быть честными, храбрыми и добрыми гораздо проще любя, чем унижая, а насчет строгости не беспокойтесь. Я обеспечу ее столько, сколько нужно, и даже чуть сверх того.
На этом собрание закончилось, Ордынцев вместе с другими родителями устремился к дверям, но Гортензия Андреевна его остановила.
Он выглянул в окно. Костя гонял в школьном дворе с другими ребятами и, кажется, был увлечен игрой, только Ордынцев понимал, что ребенку давно пора домой. Бедняга целый день проболтался на продленке, даже если сам не утомился, то тело устало в школьной форме.
Сообразив, что он торопится, Гортензия Андреевна предложила пройтись до метро.
Когда вышли на улицу, железки в мешке снова забренчали, Костя заинтересовался, что там, а когда узнал, что работа от деда, объяснил учительнице, что это папин конструктор, с помощью которого он будет собирать для людей новые ноги и руки.
Гортензия Андреевна заинтересовалась, и Ордынцев рассказал ей всю эпопею, а заодно и про предложение преподавать.
– Что ж, это замечательно! Это самое приятное и благородное занятие на свете – передавать свой опыт.
– Как-то не смотрел на это в таком возвышенном ключе…
– А что смотреть? Попробуйте и поймете.
Ордынцев пожал плечами. Им с Костиком в метро было не нужно, но они проводили учительницу, а заодно заглянули в магазин игрушек. Сами по себе игрушки уже не волновали сына, но в центре зала располагался небольшой бассейн, в котором жили водяные черепашки с красными пятнами на голове, и сын любил за ними наблюдать.
Костя примерз к бассейну, а Ордынцев с Гортензией Андреевной остановились возле прилавка с канцелярией. Учительница взяла стопку бумаги для заметок, а Ордынцев, раз уж пришел, запасся главным инструментом врача – купил десять штук ручек.
