А потом низкая фигура исчезла. Правая.
Просто и обыденно.
Без пафоса, криков и лишних телодвижений.
Это – без шансов. В смысле – без шансов на выживание.
То есть абсолютно.
Я взвыл от ненависти и буквально влетел на площадку под парапетом. Впился глазами в оставшуюся фигуру. Точно одна? Ну пусть, пусть же мне зрение изменит хоть один раз в жизни – ведь их там две… было! Ведь их там и есть… две?
Одна.
Человек внимательно смотрел на меня из-под капюшона.
Он действительно держался за натянутую струной веревку. И не шевелился, хотя взбеленившийся воздух метал вокруг нас тонны физической материи.
Каменный гость.
Командор. Истинный посланник преисподней, которую люди сами на свою голову выстроили здесь, на Земле. А вовсе не в ее недрах, как обманывали нас древние книги.
Зло.
Зло подняло руку и приглашающе махнуло мне.
Как пару секунд приглашало Ольгу. Которой уже нет…
Сзади сквозь грохот послышался стук дизеля. Я оглянулся – от понтона отходила… «Сатана»! Как это? А кто тогда наверху?
Правда… Дьявол?
Оглушенный и раздавленный, я вновь повернулся лицом к стоящему надо мной созданию. А он опять помахал мне как ни в чем не бывало, а потом указал на бетонку рядом с собой. Присоединяйся, мол. Милости просим.
Это сон!
Я словно завороженный присел и нащупал на залитом водой асфальте увесистый обломок бетона. Медленно встал, не сводя глаз с черноты под капюшоном, медленно отвел руку назад, скрипнул зубами от переполнявших меня чувств, и…
В самый последний миг с человека снова ветром сорвало башлык.
Но он не успел… накинуть его обратно.
Потому что исчез!
Вслед за Ольгой.
Эпилог
«Жизнь есть величайшая милость, смерть – величайшая немилость», – так она говорила? Когда была счастлива. И жива…
Их нашли на следующий день.
Тогда, сразу – я не смог. Хотя и таксист со мной лазил среди скользких блоков, и медики с милиционерами. Даже морпехи подключились с того берега – бесполезно. Пока не затих шторм.
Как я и говорил, шансов выжить не было у обоих.
Никаких.
Конкретно что послужило причиной смерти, никто, разумеется, нам в подробностях рассказывать не стал, но что-то мне подсказывает – не захлебнулись они. В смысле – не утонули. Не успели. Им с лихвой хватило бы и первого удара о бетонные звездообразные тетраэдры, что подпирали стенку внизу. Скорей всего, несчастные даже и не мучились особо, что лично у меня вызывает легкое шизофреническое ощущение. Двойственное – вроде бы и хорошо, но… не для всех.
Пятьдесят на пятьдесят.
«Здесь и сейчас день наших вечных мук»!
Ольга.
Жалко до боли, до слез, до мук беспомощности и отчаяния.
Запутавшаяся дурочка, мечтавшая по жизни вечно танцевать в солнечных лучах радости и счастья. «Ты все пела? Это дело! Так пойди же…»
Уже не пойдет!
Даже туда, где манит солнце. Скарабей-Солнце на загорелой коже поясницы…
Конечно, ей по жизни катастрофически не хватало ярких солнечных красок и жизнерадостного света, особенно в условиях нашей угрюмой действительности. В наших коммунально-идеологических реалиях недоразвитого социализма.
Или развито́го недосоциализма.
Да разве в терминологии дело? Некоторые люди ведь и до сих пор продолжают жить, как Ольга, – словно призрачные воздушные эльфы: легкомысленно и азартно. На взлете. На нервной вспышке взрывных эмоций и сиюминутных желаний. Хотя… эльфы, кажется, считаются долгожителями. Правда, Толкиен?
Вы, кстати, сейчас где-то там рядом. Около Солнца…
Потому что Ольга, в отличие от эльфов, бабочка-однодневка.
«Здесь и сейчас наш день наслаждения! Здесь и сейчас наш шанс!» – так? Я правильно запомнил? Только ведь суть-то не в этом. Вовсе не для Страны Советов была создана эта яркая личность, как оказалось, – с каким бы почтительным пиететом я ни относился к социалистическому строю. Потому что… с наслаждениями у нас дефицит. Не завезли, понимаешь. Да и Ольга… она ведь из будущего!
Как и я.
Только я из реального, а она из воображаемого. Того, которое она сама себе и напридумывала в своей буйной красивой головушке. А потом еще и потерялась из-за своих же придумок среди собственных фантазий в условиях грубого материального мира. Так вышло, что чересчур грубого… для нее. «Заграница» – это ведь одна из ее фантазий. Последняя и несбыточная.
Фатальная.
Говорю же – она просто заблудилась. В лабиринте мироздания! И попала там – в сырых подвальных этажах, мрачных и зловещих – в капкан выродка, которого мне сейчас совершенно не жалко. В отличие от нее.
Какого, вы спросите, выродка? Сам-то знаешь?
О! Конечно, знаю. И это оказалось очень просто.
Выродка действительно звали… Тумбочкой!
Лучше и не прилепишь.
Будь я хоть толику сообразительней, хоть на йоту ближе по мозговой деятельности к великим сыщикам современности, коих воспевали не менее мудрые авторы, – смог бы догадаться и раньше. Потому что «тумбочка» на языке небезызвестного Сергея Ивановича, которого Бог ли, дьявол ли – без разницы – оба одарили голосом мультяшного волка, на блатном по фене звучит как… «филька».
«ФИЛЬКА»!
Тумбочка – это «филька»! А Филька – это Тумбочка.
И самое чудовищное, что я об этом прекрасно знал и раньше.
В стройбате служил, знаете ли. Долго и добросовестно. И необходимые для моей служебной деятельности сленги с лексиконами изучал глубоко и вдумчиво. В том числе и уголовно-романтический диалект, который иначе и не назовешь в устах восхищенных половозрелых балбесов восемнадцати – двадцати лет.
«ФИЛЬКА»!
А как мы в технаре звали препода по «технологии металлов»?
Правильно, Филькой!
Потому что… ФИЛЬЧЕНКО он. Борис Афанасьевич.
Во всей своей красе.
И в те оставшиеся полсекунды визуального контакта, когда слетел капюшон с головы поверженного мною Голиафа, я увидел не бомжеватого Доценко, в быту – дона Дьябло. И не запуганного по жизни комсорга Витю Надрезова.
Я увидел… ФИЛЬКУ.
Бориса Афанасьевича ФИЛЬЧЕНКО, собственной персоной.
Нашего качка-преподавателя с замашками динозавра-велоцираптора. Только уже без привычных его резких движух. Наоборот – в плавно летящем виде на фоне бушующего моря: с разбросанными в разные стороны беспомощными руками и со смертельным ужасом в широко распахнутых глазах. Без вертикальных зрачков, разумеется.
