Это комплекс по Фрейду – отголоски изъянов в детском воспитании. Вечно мать нас с братом гоняла за «телячьи нежности»! Вот и стесняемся мы до сих пор собственных проявлений теплоты по отношению к другим людям. Так что, мамы и папы, – тискайте и целуйте своих детей, играйте, нежничайте с ними, купайте в лучах своей любви и мер не знайте! Иначе вырастут они закомплексованными угрюмыми буками.
Такими, как я, например.
Не удержавшись, я чмокнул Тошку в макушку. Куда попал. И тут же почувствовал, как густо краснею по этому поводу. Благо время темное. И место… безлюдное. А она лишь молча прижалась ко мне еще сильнее. Оценила, стало быть. И не возражает.
Лисенок!
Тоже оттаиваю, что и говорить.
И потрясения последних дней как-то теряют значимость, отходят на второй план. На первом – вот это хрупкое сокровище, что сопит сейчас у меня на руках.
Невыносимо!
– Так. Привал. Давай, слезай с меня.
Кто из тех двоих, что у меня в голове, включает «циника»? Малолетка?
Тошка легко спрыгнула на землю.
– Устал?
– Вовсе нет. Здесь просто людные места начинаются. И фонарей много. Увидят, что тащу девчонку, завернутую в тряпки, – не поймут. Боюсь даже представить, что навоображают себе эти прохожие.
Тошка вновь хихикнула:
– На то, что было на самом деле, – фантазии не хватит.
– Это точно.
– Как пойдем?
Вот мужчины! Так выглядит Момент Истины: тебе доверяют и на тебя полагаются.
И ни толики сомнения!
– Делаем так.
Я присел и от ткани, в которую была завернута девчонка, с треском оторвал две длинные полосы.
– Зачем это?
– Сейчас увидишь. Давай свою уколотую ногу. Ставь сюда, мне на колено.
Она поставила. Я обмотал ей ступню и соорудил что-то похожее на греческие сандалии. Со второй ногой – те же манипуляции. Чего раньше-то не догадался?
Поднявшись с колен, я развернул ее себе спиной.
– Доверься мне, – шепнул на ухо. – И не паникуй.
Она кивнула еле заметно.
Я аккуратно, чтобы не спугнуть, снял у нее с плеч покрывало – хрупкое белое девичье тело диковато выглядело во мраке ночной балки, – медленно занес ткань перед ней и замотал ее от подмышек так, как накручивают на тело банное полотенце гламурные львицы: руки открыты, и грудь в лепешку.
Потом прикинул длину и с помощью вновь приобретенного ножа обрезал наряд чуть ниже колена. Вроде ровно. Вырезал длинную широкую полосу из остатков и соорудил ей пояс, по привычке завязав его, как на кимоно. Вишенкой на торте снял свою заветную вельветовую курточку и набросил Тошке на плечи. Нет, лучше руки в рукава. Вот так.
Да я кутюрье!
– Нравится?
Тошка мелко закивала, счастливо улыбаясь.
Таких манипуляций с ней, наверное, в жизни никто не делал! Вообще вечер удался – сначала чуть не изнасиловали, потом перепугали до смерти, а теперь еще и наряжают.
Волшебно!
– А теперь, дочь моя, прежде чем мы выйдем «в люди», такие вот красивые и нарядные, давай поговорим о том, как ты всего минут десять, спокойно и без истерик… посидишь на стадионе. Одна.
Согласилась на удивление быстро. Чудеса дрессировки!
Думаю, в принципе проблема решена.
Бронислав! Мы скоро…
…Папа.
Глава 38
Заветный камень
Все вышло ровно.
Переодел, довез, сдал с рук на руки, поймав на себе пару подозрительных взглядов бдительного отца. Домой вернулся тоже без приключений, перекусил чем бог послал, да и завалился на боковую, даже не потревоженный излишними расспросами: матери рожать через четыре дня, а батя из командировки на сутки задерживается. Не до меня, стало быть. А оно и хорошо!
На следующий день просто отсыпался.
Славно-то как пошло – дрых без задних ног аж до обеда. Укатали Сивку крутые горки. А как проснулся, цапнул кусок колбасы и сразу на автобус – за город.
В стройотряд пора студенту!
Опять же зачем лишний раз маму раздражать… собой?
Боюсь даже предположить, что на этот раз было бы не так в моем лике. Порванная куртка, к примеру. Которую «недели еще не проносил, не бережешь одежду, не тобою купленную, цены вещам не знаешь, сам не зарабатываешь, на шее сидишь, и благодарности от тебя не дождешься».
Короче… я тоже очень люблю свою маму! И берегу. А если пораньше выехать в лагерь, любить и беречь получится на порядок эффективнее.
К тому же есть еще одно незаконченное дело.
– Можно, Виктор Анатольевич?
– Кто там? Караваев? Валяй, заходи.
Комсорг опять бока давит на заправленной коечке. Ну, хобби у человека такое, что поделаешь? Такое ощущение, что все выходные провалялся как тюлень!
Только я точно знаю, что, к сожалению… не все.
Я плюхнулся в кресло, сложил ладони «домиком» и стал сверлить глазами нашего комсомольского лидера.
– Что? – не выдержал он. – Что ты уставился?
Я помолчал. Сам начнет? Вряд ли…
– У вас пятно на щеке. Не там. Справа. Ага. Чуть выше.
– Здесь?
– Ага… Не. Лучше с водой. Всухую только больше размажете. Что с нее взять?.. Сажа ведь.
Виктор Анатольевич перестал тереть лицо и замер, глядя на меня:
– Ты… это, наврал, что ли? Нет там никакого пятна, да? Точно. Утром же умывался!
Я не стал отвечать. Продолжал его рассматривать.
Может, вновь ошибаюсь? Как когда-то с Дьябло.
Скажем, если сейчас комсорг возмутится, психанет да наорет на меня по поводу дурацкого розыгрыша, я не обижусь. Приму как должное. Потому что такая реакция была бы вполне естественна. Мол, чего этот рядовой студент позволяет себе? Вперся тут, понимаешь, шутки глупые шутит в то время, когда начальник почивать изволят! Ох, полетят сейчас клочки по закоулочкам…
Не полетели.
Что ж… так я и думал.
Потянулся к столу и цапнул лежащий там блокнот. Стал демонстративно перекидывать страницы, насаженные на проволочную спираль.
Ну! Сейчас давай. Возмущайся!
Тишина.
Все правильно.
Не будешь ты возмущаться.
– Не вижу что-то… получилась звездочка или нет? – Я хулигански закинул ногу на ногу, башмаком на колено, по-ковбойски. – Или не упражнялись больше в… изографии?
– Какая звездочка? – мрачно спросил Надрезов, почему-то даже не пытаясь встать с нагретого места.
