– О чем же, если не секрет?
Я на секунду задумался.
Что, про «глаз Хора» ему рассказывать? Про странную бумажку, неведомо как появившуюся в моем кармане в тот промежуток времени, когда я прочухивался в чужом общежитии после удара кастетом в беспокойную и без того дурную голову? Боюсь, затянется разговор. Не посплю!
– Да… не секрет особо. Я спрашивал у батюшки… про здание той самой церкви, что на кладбище. Оно самое старое в городе, вы знаете? Я здание имею в виду.
– Мм… нет. А с чего ты взял?
– Как, Виктор Анатольевич! Вы не знали? Храм Всех Святых – ему лет полтораста, не меньше, еще до первой обороны построен! Две войны пережил – и как новенький.
– Архитектура? Интересное у тебя увлечение. Нетипичное, я бы сказал, для твоего возраста.
– Да это и не увлечение, по сути. Наш город просто шибко люблю. Про «сдобняковские шары» слыхали?
– Нет.
– Никита Сдобняков – наш архитектор-фронтовик. Очень талантливый и незаслуженно забытый – какие-то сложности у него были с партийным руководством. Недопонимание, так сказать. Так вот, все дома, что он проектировал, украшены каменными шарами. Кто-то вазонами украшал, кто-то балюстрадой, лепниной всякой. А он – шарами! И когда после смерти его имя отовсюду вычистили, остались только эти самые шары. Ну и… номинальное упоминание фамилии архитектора в специальной литературе. Не для широкого круга.
– У нас на Большой Морской есть «Дом с шарами». Его работа?
– В тютельку! Хватаете на лету.
– Спасибо, конечно, за лесть, но при чем здесь кладбище и архитектор?
– Так в этом же все и дело! – Я аж вскочил с диванчика, изображая приступ энтузиазма. – Если строил Сдобняков, это значит – будут шары. Тогда наличие перед домом шаров означает… что?
– Э-э… что? То, что строил Сдобняков?
– Ес! Во вторую тютельку!
– Не пойму.
– Ну как же – шары! Я хожу по городу и выглядываю каменные шары на фасадах, в сквериках у зданий, на заборах декоративных. Только чтоб большие были, не меньше метра в диаметре. Такие есть и на Гоголя, и на площади Революции, и на Ленина. И все найденные дома, вы не поверите, они похожие! – Последние слова я произнес шепотом, для усиления эффекта торжества конспирологии. – Коренастые, с цокольным этажом, с витыми балконами. Все эти дома – они сдобняковские!
Виктор Анатольевич растерянно похлопал глазами.
Заметно было, что мозг я ему уже… начал заплетать в косичку.
– Так ты что, шары, что ли, на кладбище искал?
– Бинго! Была бы третья тютелька, вы бы и в нее попали.
– Словечки у тебя…
– Проверил я просто, – поспешно перебил я комсомольца, – сама церковь очень старая, а вот другие строения могли быть и с шариками. Сдобняков за любую работу брался.
– Ну и как?
– К сожалению… без результата. И поп картины не прояснил.
Помолчали.
Ну, я и завернул. При том, что от первого слова до последнего – все истинная правда!
– Странный ты какой-то… тезка, – сказал Виктор Анатольевич. – С виду шалапут, а разговариваешь, как взрослый. И словечки у тебя… бывают непонятные. Ты где этого всего нахватался?
– «Шпионку» мне шьете, гражданин начальник?
– Во! Опять.
– Да читаю я много, успокойтесь. В библиотеки захаживаю. Или запрещено?
Не ответил.
Задумался о чем-то о своем, бросая на меня время от времени оценивающий взгляд. Мне показалось или во взгляде был легкий испуг? Так на змеюку смотрят, не понимая, ужик это безобидный или злобная гадюка.
– Так, ну понятно, – хлопнул он наконец ладонями по коленям и встал с дивана. – Ладно, иди к своим. Поговорим еще после о высоких материях, будет возможность. А сейчас пробегись-ка ты по бараку да посчитай всех. Староста ты или погулять вышел?
– Девочек тоже… посчитать?
– И де… А! Перебьешься. Девочек ему. Их Галина посчитает. Если все на местах, меня не тревожь. И… на будущее – ты сильно уж с боженькой, пожалуйста, не заигрывай. Комсомолец все-таки… надежда партии. Кадровая смена.
Началось. Я поднял сжатый кулак перед собой:
– Пролетарии всех стран…
Виктор Анатольевич вновь бросил на меня странновато-испуганный взгляд:
– Свободен.
Пойду.
А вот интересно, Цима с Тарасиком на месте?
Глава 16
Бедный Йорик
Рабочий процесс по уборке урожая начался с того, что студенческий десант… обожрался виноградом. Весь! Включая начальника с его греческим помощником.
Не то чтобы народ с голодного края приехал или, скажем, из тундры, где клюкву на кочках отыскать за счастье будет, – вовсе нет. Мы тут все на винограде выросли. Но как удержаться от дегустации, когда в твою ладонь попадает огромная налитая гроздь живых ягод, прозрачно-розовых, под легким матовым налетом, который, словно изморозь, легко стирается пальцем. А под ним – глянцевое счастье гастрономического гурмана! И хотя ты знаешь, что сорт технический и на вкус либо терпкий, либо приторный, – все равно одну ягоду зубами с грозди все-таки ухватишь между делом. Практически неосознанно. Так всей группой и накачались глюкозо́й по самое не хочу!
И обедать в полуденный перерыв уже совершенно никому не хотелось.
Зилок из деревенской столовой все же подъехал к нам на виноградные плантации, но, кроме компота из сухофруктов, ничего не привез – в первый раз, что ли, студенты на виноград приезжают? Все знают, что в стартовый день уборки их кормить бесполезно – харчи только переводить!
Во второй половине дня виноград стал бродить.
Разумеется, не снаружи. Понятно где. И понятно в ком.
Иван Гюнтерович Блюм, смотрящий от сельсовета, крыша наша деревенская, специально первую делянку нам нарезал прямо около густой сосновой лесополосы. Там мы после обеда и зависали… грустными орлами. Потом возвращались на шпалеры (звучит как «на галеры», что созвучно и по смыслу тоже) и… вновь начинали обреченно употреблять набивший оскомину продукт. «Мыши плакали, кололись, но продолжали жрать кактус».
Дегустация не прерывалась ни на секунду!
И сам процесс по сбору урожая тоже – норму качали только в путь: с каждого по тридцать ящиков. Фасулаки с самого утра естественным порядком, то бишь самовыдвиженцем, заделался учетчиком – торчал с озабоченным видом у главного контейнера да точками на клочке бумаги обозначал персональные достижения каждого.
И по-своему развлекался, как мог:
– Не понял! А почему в этом ящике так мало винограда?
– Где мало? Нормально!
