Стоило ли забираться так далеко от родины, чтобы сгинуть на чужбине?
Как сказал бы один мой знакомые еврей: «Поц, ты что, не мог это кушать дома?»
Это и англичан касалось, и турок, и итальянцев, и многих других европейцев с азиатами – общей численностью около полутора сотен тысяч душ, оставивших бренные тела свои под стенами русской твердыни.
Несгибаемый город, у которого чужаки осквернили священное место упокоения предков, в конечном итоге оказался окружен тысячами и тысячами могил этих самых чужаков. Для тех, кто попытался очередной раз посягнуть на Святую Русь, мой светлый, добрый и гостеприимный городок стал «злым городом».
Тоже очередным – хан Батый не даст соврать.
Город тогда разрушили почти до основания, но он не исчез – на какое-то время даже стал мировой достопримечательностью. Туристической Меккой! Через десять лет после войны в этих местах побывал даже великий американский пересмешник – Марк Твен. Он был поражен увиденным: куда ни глянь, сплошь развалины… Даже, мол, Помпея сохранилась гораздо лучше.
А в руинах, которые так расстроили молодого американца, все равно жили люди. Продолжали добывать свой соленый кусок хлеба, любить и ненавидеть, рожать и растить детей. Умирать в итоге, кто от ран, кто от болезней, ну а кому повезло чуть больше – от старости.
Поэтому и кладбище восстановилось гораздо быстрее города.
А с ним и церквушка, в которой никак не могли отдать предпочтение какому бы то ни было конкретному святому – так разношерстен был здесь местный люд. Так и назвали, недолго думая: храм Всех Святых. Чтобы никого не обидеть.
А потом руины как-то незаметно, но все же исчезли с божьей помощью. Через четверть века. Город окреп, расцвел и засиял пуще прежнего. Даже подрос в сравнении с довоенной порой, да так, что загородное кладбище оказалось практически в жилой зоне. И тоже приросло территорией за счет караимского и еврейского захоронений.
Благородная седая скорбь времен – величественная дань вечности!
Русские люди чтят свои святыни. Как и караимы с иудеями. Как и все нормальные человеки. А ненормальные… продолжают воевать. Везде и всюду, дай только слабину.
Поэтому и второй раз в эти места пришла война.
На этот раз – мировая. Страшнее и беспощаднее ко всему на свете, особенно к людям – прибавилось братских и безымянных могил на печальных склонах горы Рудольфа! Кладбищу повезло – на этот раз его никто не тронул, обошлось без серьезных разрушений, чего нельзя сказать о самом городе. После бомбежек, артобстрелов и уличных боев здания, у которых сохранилось какое-то подобие крыши, можно было с трудом пересчитать по пальцам. Все остальное – скелеты домов и битый кирпич.
Опять руины!
И вновь была огромная стройка, неимоверное напряжение сил – уникальный подвиг мирного сражения. Город возродился и расцвел – гораздо быстрее, чем в прошлый раз. Вторично воскрес из пепла – и всего за какой-то десяток лет! А старинное кладбище… вновь стало умирать. Можно сказать, «естественной смертью». Потому что в мирное время не осталось тут мест для новых захоронений – все скорбные ритуалы по стародавней традиции перенесли далеко за город, на пятый километр. Туда, где еще на первой войне своих погибших бойцов… хоронили французы.
Вновь – сардоническая усмешка?
Теперь даже и не знаю.
На забытом кладбище покрывались вековым мхом и погружались в земную твердь старинные надгробия, безлюдели и дичали некогда ухоженные аллеи, густым непроходимым кустарником зарастала вся территория. Уходили из жизни целые поколения скорбящих, а вместе с ними исчезала и память об усопших предках. Да еще и сильно укоротилась эта наша славянская память в окаянные богоборческие времена, чего греха таить. Разве что у самой церкви, что недалеко от центрального входа, все еще появлялись пока редкие посетители, да экскурсии иногда захаживали к мемориалу братских могил, что располагался на отшибе. Дальше, в глубь кладбища, по кривым дорожкам почти уже никто и не ходил.
И так вышло, что постепенно этот диковатый, хотя и очень живописный клочок земли в самом сердце города стал пользоваться чрезвычайно дурной славой. Это, скорей всего, было закономерно – природа не терпит пустоты. Кладбище, видимо, тоже. Его, как я раньше говорил, облюбовали всякие темные и серые личности, коих при любой власти всегда найдется достаточное количество. Никогда, наверное, не переведутся отдельные персонажи, которые не чувствуют себя комфортно в зоне доступности правоохранительных органов: бродяги, уголовники, игровые, редкие наркоши и более распространенные синяки, криминальные молодежные группировки и всякого рода сектанты.
Где «портят» хороших девочек? На кладбище. Где грабят и раздевают фраеров? Там же. А где могут ни за что подрезать, да сразу же и прикопать на месте, не уходя далеко? Догадайтесь с трех раз.
Клоака!
И нас, молодых балбесов, постоянно тянуло в эту сумеречную зону. За адреналином, за самоутверждением, за… «покрасоваться перед подружкой», за жутковатым взрослым миром – той его стороной, которая нам была пока неведома. Разве что по слухам, ну и… по фильму Станислава Говорухина «Место встречи изменить нельзя» – в струю тогда пришелся отечественный сериальчик.
Где еще можно найти столько приключений на… базовую основу личности?
Догадываться даже не нужно.
Впрочем, на поверку не все так и ужасно было с этим городским «средоточием зла». Можно было вдоль и поперек излазить «страшненькое» кладбище и не встретить там никаких кровожадных разбойников. А можно было сунуться чуть в сторону от храма и тут же получить «в тыкву» неизвестно от кого, большей частью – от таких же искателей приключений, как и ты сам. Такой вот «квест» наяву – на злобу благополучного социалистического дня.
К чему это я?
Да к тому, что в первую очередь я очень люблю свой город, а по образованию, как на грех, историк. Помните? «Сегодня вечером на Патриарших прудах будет интересная история!»
[2]
А во вторую… и это, похоже, сейчас главнее, – чтоб понятно было, откуда появилась у меня тревога за эту неуправляемую оторву Ленку. Хватило же у чертовки ума отправиться на кладбище после рассказов о порезанной там подружке!
Ну не дурная ли девка?
И не дурной ли я сам – поперся ее искать?
Такие уж мы странные дурные люди. Добрые и безмозглые.
Без приключений миновав вахтершу в общежитии, я выбрался наконец из негостеприимной студенческой коммуны и через пять минут уже шел к центральным воротам кладбища вдоль невысокого каменного заборчика, позеленевшего от мха. Справа за стеной белели древние камни караимских надгробий – прямо на лысом степном склоне. Кустарника между ними пока не было – кладбищенская растительность начнет бушевать чуть дальше по моему курсу. Здесь только выжженная на солнце трава и колючки. Выше по пригорку угадывался силуэт полуразрушенной еврейской часовни. Там уже местами росли деревья акации – пока еще редкие, но уже дикие и косматые.
