– Тогда просто позовите его на вахту, – медленно и терпеливо выговариваю слова в тщетной надежде достучаться до искры человечности, возможно, еще тлеющей внутри этой железобетонной конструкции, которая по недоразумению выглядит всего лишь как бабка на проходной. – Его зовут Сережа Семенов. Второкурсник. На третьем этаже живет. Его комната в самом конце коридора, вон с той стороны. Он сам меня приглашал!
Не удержался все-таки, дал малость фальцетного «петуха» в конце тирады. Ох уж эта мне подростковая голосовая ломка! Бесит.
– Не велено!
Зато здесь никаких ломок нет.
Как и сомнений в собственной непогрешимости. Все тут давно уже окрепло и устоялось – на радость людям. И мир надежно воспринимается… в черно-белом цвете. Как то изображение на отечественном «Славутиче», уголок которого виднеется за мутным стеклом поста.
Здесь велено, а здесь не велено! Двоичная система счисления.
– Бабуля…
– Какая я тебе бабуля?!
– Ну… женщина! Послушайте…
– Какая я тебе жен… мм… – Вахтерша краем своего бинарного сознания почувствовала, что не туда ее повело, и тут же поспешила вернуться в родную колею: – Не велено пущать посторонних! Шагай давай отсюдова!
– Зачем же так грубо, гражданка? Кем не велено?
– Кем надо!
– Кому надо?
– Я щас в милицию позвоню!
Самое обидное, что даже в голову не приходит, как выкрутиться из этой развеселой ситуации. Нет приема против лома! Если нет другого лома. Да и… лом бы тут тоже не помог! Гаубица разве что…
И вообще – странно это!
Совершенно нетипичная бдительность для стандартной советской общаги. Я понимаю еще вечером, когда до одиннадцати остается не больше получаса разудалого времени. Под страхом высшей меры социальной справедливости запрещается ночевать в чужих общагах! Тем более в «смешанных». Кто не понял – по гендерному признаку «смешанных».
А как же?
Вдруг ты, чужой мальчик, заночуешь не у знакомых мальчиков, что не сильно и наказуемо, а у, господи упаси, у девочек… полузнакомых?! Далеко ли до греха? При таком раскладе – да, вахтерши к вечеру звереют не по-детски. Но днем! Днем-то всех нормально пускают – друзей, родственников. А ведь Ленка что-то мне говорила об усилении режима – не принял всерьез. Думал, утрирует для красного словца, интересничает.
Ан нет!
Я скроил обиженное выражение лица и… отступил. На заранее подготовленные позиции – к входным дверям. Надежда пока еще не умерла, но уже сильно кашляет. Что-то надо выдумать, неужто зря тащился в этакую даль? Ай да бабка! Самого пришельца из двадцать первого века сделала! Что подскажешь, умудренный мозг с одним средним техническим и двумя высшими гуманитарными образованиями?
Прищурившись, я оценил диспозицию с точки зрения супермена.
Турникет не заблокирован. Ломануться внахалку, а потом налево по коридору! Там виднеется центральная лестничная клетка – ищи меня потом по этажам.
М-да. Мудрее и не придумать, просто гений. Что значит «вышка»!
Скандала захотелось? А вот возьмет бабка да и вызовет ментов, как обещала. С такой станется! Вон как зыркает из своего окошка. Как из амбразуры! Не иначе подозревает в чем-то непотребном честного и благородного подростка.
Неожиданно я заметил, как из отверстия напротив турникета медленно и зловеще выдвигается стопор, похожий на неумолимую черную мамбу перед смертельным прыжком в сторону жертвы. Все! Вертушка надежно зафиксирована железным прутом, и путь в Землю обетованную отрезан окончательно.
Я застыл в восхищении. Даже так? Серьезно?
Неожиданно в глазах померкло.
Что это? Опять? Не так уж я и испугался… этой бабки.
Свет в холле мигнул еще пару-тройку раз.
Фу-у! Так это не у меня темнело. Это… с внешней стороны черепной коробки. В погасших люминесцентных лампах с легким потрескиванием заработали стартеры, по-новому разгоняя газ в стеклянных трубках. Вахтерша с недоумением огляделась. Еще один непорядок на ее голову!
Где-то на верхних этажах общаги послышался неразборчивый бубнеж далеких голосов. Взволнованных, надо сказать: это слышно было даже на расстоянии, без слов.
– Случилось что-то? – добавил я маслица в огонь, как матерый иезуит. – Давайте схожу, гляну.
– Я те схожу! – проворчала бабка, но уверенности в ее голосе явно поубавилось. – Чевой-то они там? От же фу-лю-гань-е!
Высокие, гляжу, отношения в этой студенческой коммуне. Бабуля, видно, просто души не чает в своих подопечных. Внучочки же ж!
Лампы мигнули еще раз, и одновременно со стороны лестницы где-то наверху послышался треск сильного электрического разряда.
И стало темно.
По крайней мере так сперва показалось – после яркого дневного света снаружи здания и обилия светильников в районе проходной.
А еще кто-то завизжал! Там же, на верхних этажах.
И тут же зашаркали, затопотали по коридорам невидимые ноги, разномастные голоса горохом рассыпались по всей общаге – кто-то кого-то искал, кто-то на кого-то орал с надрывом, а кого-то явно посылали в дальние дали посредством вульгаризмов из широко распространенного словаря нецензурной лексики. Во всеобщей какофонии мне даже послышалось что-то похожее на женские причитания. Или всхлипывания. Ничего себе!
– Я посмотрю, что там, – безапелляционно заявил я, по-хозяйски перепрыгивая через заблокированный турникет. – «Скорую» на всякий случай наберите. Там явно кому-то поплохело!
– Нельзя! – фальцетом пискнула бабка, хватаясь все же, как велели, за телефонную трубку. – Не велено!
Инерция. Железные рефлексы обезглавленной курицы-чемпионки по забегам на короткие дистанции. Во всяком случае, старушка «петуха» умеет пускать не хуже, чем я.
Треснул железобетон!
Перепрыгивая через ступени, я помчался на шум. Ну, и можно сказать, на запах – сильно воняло горелой проводкой. С моего пути в разные стороны шарахались какие-то полуодетые силуэты, пару раз меня пытались ухватить за плечо – так и не понял зачем. Может, спросить чего хотели? С грохотом по ступеням вниз проскакала жестяная кастрюлька, разбрызгивая вокруг себя что-то пахучее. Еле увернулся.
На втором этаже краем уха уловил фразу – что-то типа «у них… сверху на этаже… током убило» – и, не останавливаясь ни на миг, помчался выше, на третий.
Там, за первым же поворотом в коридор, стало особо людно. Не меньше десятка студентов толпилось рядом с электрощитом с распахнутой дверцей. Ни черта не было видно – из окна с лестницы чуть пробивал свет через замалеванное белой известкой окно, да в конце коридора – знакомые стеклянные двери. От паленой изоляции щипало в глазах, что особой зрячести тоже не прибавляло. Где-то рядом в полутьме мелькал фонарик, а кто-то издалека тащил зажженную свечу, толкаясь, обжигаясь и злобно шипя на окружающих. В центре разномастной тусовки у самой стены чувствовалось какое-то копошение под ногами. Не церемонясь особо, я раздвинул тела в сторону.
