Колено?
Я задумался, на автопилоте пересекая площадь Нахимова. Ну да, иссиня-белое голое колено, выглядывающее из-под тряпок. Круглое. И явно не мужское. С чем его можно перепутать? Ну… если честно – с чем угодно. Да и темно было в том трюме…
Но ведь был еще и запах.
Да что там запах, вонь! Вонища, от которой глаза слезились, а нос возмущенно протестовал перед необходимостью очередного вдоха, намекая без обиняков, что дышать, между прочим, можно еще и ртом. Ага! Глотать ртом молекулы миазмов? А откушать сего блюда не желаете ли?
Жизнерадостный спазм тут же послушно скрутил мне желудок, и я с трудом удержал собственный завтрак, рвущийся на вековую мостовую городской площади. Легкий, на мое счастье, был завтрак – всего-то яичница да булка с маслом.
Чай еще…
Ой, зачем я все это вспомнил? Второй позыв был несоизмеримо резче, убедительней и, я бы сказал, нравоучительней – пришлось даже схватиться за рот обеими руками. А на катере меня почему-то вовсе и не мутило. Всего лишь полоснуло ужасом по нервам, словно плетью…
Я остановился как вкопанный.
Даже как-то тошнить перестало. Разом.
Ах вот оно что-о! А я уже голову сломал себе в нескольких местах, пытаясь отыскать хоть какие-нибудь мало-мало значимые закономерности в этих темпоральных фокусах с прыжками.
Всему причиной – ужас!
Животный, раздирающий страх, от которого мороз по коже и шрапнель ледяных осколков по спине – от копчика до затылка. И как результат, ба-бах – на пятнадцать минут назад, вспять по жизни! На исходную, что называется. Типа будь любезен, мил-человек, прими меры, дабы впредь не шокировать при повторном заходе наш хрупкий, впечатлительный и горячо любимый организм.
Новый шанс тебе! Используй его с умом.
Вот поэтому у меня тогда ноги-то и отнялись – как раз в тот момент, когда капитан божьей милостью Дьябло повторно предлагал мне, салаге, ловить швартовый трос. Стоял я, будто пришпиленный к грунту неведомой силой, и только хлопал в опупении своими гляделками в сторону, где происходило монументальное столкновение пиратского корвета с равнодушными рифами городской набережной. Избежал, выходит, таким вот оригинальным образом грядущего ужаса на этой чертовой лодке.
И с Ленкой ведь, с той самой студенточкой, та же схема была…
– Караваев? Это ты Караваев?
Какой-то здоровый рыжий парень приближался ко мне со стороны ворот техникума.
– Чего молчишь? Так Караваев ты или нет?
Я сбросил с себя оцепенение:
– Ну.
– Ха! – развеселился рыжий, подходя. – «Ну» да или «ну» нет? Ты уж определись, сынок.
Еще один философ.
Нет, ты только посмотри – то «салага», то «сынок». Меня реально обидеть хотят этим утром?
– «Ну», положим, «да». Караваев.
– Тогда и я – «ну», аналогично «да». Только Фасула́ки. Это у меня фамилия такая. Правда, неплохо? Ну, будем знакомы! – Парень, веселясь, протянул мне руку. – Жорик. Тебя Надрез предупреждал обо мне?
– Кто? – опешил я, автоматически пожимая огромную ладонь рыжика. – Надрез?
– Секретарь комитета. Витя Надрезов.
– А-а. Который тезка? Ага, предупреждал.
– Эй, Караваев! Ты чего, не проснулся еще, что ли? Какой-то приторможенный ты на вид. Очнись, боец! Ты же староста.
– Знаешь что… Жорик, – моментально окрысился я. – Не твое дело, приторможенный я или нет.
– Ладно, ладно, – примиряюще вскинул руки новый знакомец. – Остынь. Не приторможенный. Просто флегматичный. Вот твои списки, держи. И пойдем автобусы ждать. К воротам. Ты куришь?
Я отрицательно мотнул головой.
– Тогда не предлагаю. – Жорик чиркнул спичкой и с удовольствием затянулся сигаретой. – Слыхал? Есть что-то недоброе в мужиках, не пьющих вина, избегающих женщин и не курящих добрых сигар. Цитата, между прочим! Знаешь откуда?
Я фыркнул. А философ-то продвинутый!
– Очень приблизительная цитата. И про сигары там вообще-то ничего не говорится.
– «Там» – это где? – подозрительно прищурился Жорик.
– В романе Булгакова, – пожал я плечами, – «Мастер и Маргарита». А что? Книжка под запретом?
Почему-то у рыжего весельчака с греческой фамилией изумленно отвисла челюсть. Потом он сделал страшные глаза и зашептал убежденно:
– Ты что орешь? Конечно, под запретом! А ты как думал? Там же про дьявола все рассказывается! Сразу же запретили, как только Булгаков… ЭТО закончил писать. До войны еще. А самого автора арестовали и… расстреляли, кажется, точно не помню.
Бред какой.
Ну и каша в голове у нынешней советской молодежи.
И что прикажете? Проводить экспресс-лекцию по творчеству и биографии Михаила Афанасьевича?
Я обреченно махнул рукой:
– Как скажешь. А ты сам, кстати, где «Мастера…» читал?
– Ага! Так я тебе и рассказал, – ухмыльнулся рыжий. – Места надо знать.
– А может, я тоже хочу… места знать?
Неожиданно Жорик посерьезнел и нахмурился.
– Посмотрим… на твое поведение, – буркнул неопределенно. – Еще заслужить надо.
– В смысле? – не понял я. – Что заслужить? Медаль? Доверие? У вас что, в технаре есть подпольный кружок любителей Булгакова? Или… тайное общество сатанистов?
Рыжий как-то странно зыркнул на меня и сразу же отвел глаза в сторону:
– С чего ты взял?
Что происходит?
Стоим тут такие… рыжие и загадочные. Глазками стреляем. Угадал я, что ли, с кружком? Или… с тайным обществом? Да ладно!
– Да успокойся ты. Пошутил я. Не нужны мне ваши подпольщики. Открою тебе секрет, если не знаешь: этот роман вполне открыто издается у нас в Союзе. Правда, ограниченным тиражом и с купюрами, но издается. Так своим революционерам и передай. Рахметовы доморощенные!
Вновь странный взгляд. Да что за хрень такая?
Неожиданно Жорик указал рукой мне за спину:
– Гляди, вон та телка в сомбреро – это, что ли, Галина?
Это он так с темы съезжает?
Я оглянулся.
Со стороны троллейбусной остановки к нам через площадь действительно шла староста параллельной группы. Крупная какая девчонка! Одета в синюю футболку, спортивные штаны, кеды и штормовку, на голове огромная соломенная шляпа, за плечами – рюкзак. Типично походный прикид, впрочем, для стройотряда – самое то. Я почувствовал себя лондонским денди в своей вельветовой курточке, отечественных псевдоджинсах и того же производства кроссовках фабрики «Скороход». Особо винтажно смотрелись гитара на спине и торчащий из кармана кусок мыльницы.
