– Скрипачка, ага, – прокомментировал Сенька. – Чего доброго, слезу вовсю пустит, как та, прошлая. Доцент, не помнишь, которая?
– Восьмая вроде, – сказал Митя. – Кто б их помнил…
– Ну, форвертс?
Наработанным маневром они вереницей вышли на дорожку и наглухо ее перегородили, стоя в небрежных позах. Девушка тоже вела себя стандартно: сбавила темп, пошла медленнее, а там и вовсе остановилась, начиная соображать, в чем тут дело. Правда, Батуала на сей раз решил внести в прелюдию некоторое разнообразие, сказал:
– Изен-нер, ханзычах. Сидарга капыр? Чахсы?
[42]
Никто из них, разумеется, сагайского не знал – а на фига он нужен, если сагайцы компактно обосновались на юге области, в двух районах из восьми, а по Аюкану можно ходить неделю и ни одного не встретить, а если попадется, исключительно в центре.
Однако давно уже среди хулиганистой молодежи вошло в моду, заучив словечек двадцать сагайских, их время от времени использовать в самых разных ситуациях.
Девчонка (вполне славянского облика) пожала плечами:
– Не понимаю….
В голосе уже звучала некоторая настороженность.
Ну а дальше пошло по накатанной: «Постель была расстелена…» Отработанные реплики насчет скорой сексуальной помощи и царившей у них демократии, при которой чувишка сама выбирает, кто ей первым нравится, насчет перспектив на будущее как при согласии, так и злостном сопротивлении. Откатали обязательную программу. Наступал момент истины. Девчонка, правда, не хныкала, пощады не просила – стояла напряженная, нахмуренная.
– Ну, душевно прошу в кустики, – сказал Батуала. – Сколько можно трепологию разводить? Не на съезде партии…
И сделал вид, что собирается шагнуть вперед. Дальше произошло неожиданное: девчонка моментально раскрыла футляр, со стуком уронив его на дорожку, ухватила скрипу за гриф обеими руками, замахнулась и отчаянно вскрикнула:
– Дам по башке!
Вот с такими сюрпризами они еще не сталкивались. Не то что отбиваться, даже бежать ни одна не пробовала. Батуала, справившись с вполне понятным удивлением, сказал укоризненно:
– Ай-яй-яй, а еще культурная… Скрипка ж не ударный инструмент. Другое дело гитара – та, конечно…
– Стой, где стоишь! – прикрикнула девчонка. – По тыкве заеду, гитарист хренов!
– Ой, какие мы страшные… – сказал Батуала. – Лапочка, мы все трое гитарой по тыкве не раз получали и сами прикладывали. Так что в теме. Ну, отоваришь ты кого-то одного, скрипочка на щепки изойдет, а мы рассердимся, вырубить можем…
– Вот когда вырубите, тогда и поимеете! Не раньше!
Они переглянулись. Уже было ясно, что забава бесповоротно провалилась. И как теперь из ситуации выходить, они толком и не представляли. Ничего подобного прежде не случалось.
– Тьфу ты. – Батуала в конце концов нашелся первым. – Ну, ладно, ладно, пошутили и будет. Это у нас шутка такая, понятно тебе? Инструмент убери, а то испортишь…
Ее красивое сердитое личико оставалось непреклонным.
– Дурочку нашли! – откликнулась она. – Уберу, как же!
– Да ладно тебе… О! – Батуала с видом осененного гениальной идеей ученого полез в карман, достал свой немаленький складешок, раскрыл (она машинально отступила на шаг назад) и протянул ей рукояткой, держа за обушок двумя пальцами. Ласково, с расстановочкой, словно малому ребенку, пояснил:
– Говорят тебе, шутка. Вот, возьми мессер. Большой мессер, вострый… Ну, бери, бери.
Она неуверенно протянула руку. Батуала вовремя разжал пальцы – нож она у него выхватила молниеносным движением. Вмиг поменяла предметы местами: скрипку перехватила в левую руку, нож в правую и стояла с видом гордой амазонки, решившей драться до конца.
– Дурешка, – сказал тоже опомнившийся Доцент. – Девчонка вроде умная, сама подумай: хотели бы мы всерьез, стали бы тебе большой ножик давать? Давно бы рот зажали и в кусты уволокли… Ну вот такие идиотские у нас шутки. Дико извиняемся, больше не будем. Ну как тебе теперь доказать, что пошутили?
– Кончай, а? – подключился и Сенька. – Тут люди ходят, что они подумают? Мы-то стоим безо всего, а ты не только со скрипкой, но и с ножищем… Ну что нам, уйти, что ли?
– Ага! – воскликнула она язвительно. – С понтом уйдете, а сами в лесу спрячетесь, наброситесь сзади…
– …И на сто пятнадцать кусков порежем, и на шашлык пустим… – в тон ей подхватил Митя. – На фига нам такое адажио типа скерцо?
Она приопустила нож, спросила все еще настороженно:
– Ты что, такие слова знаешь?
– Так объясняю же: мы ребята эрудированные, – сказал Митя. – Можем даже подискутировать: отравил Сальери Моцарта или на него поклеп возвели? Вот ты сама как думаешь? Ну, что молчишь? Мне правда интересно, что сами музыканты об этом думают.
– Точно, – подхватил Батуала, историей Моцарта и Сальери не интересовавшийся сроду, но за словом в карман никогда не лезший. – Все промеж себя да промеж себя. А что профессионалы думают?
Все еще настороженно, но и чуть удивленно девчонка спросила:
– Нет, серьезно? Правда, интересно?
– Будь неинтересно, не спрашивали бы, – сказал Батуала. – Будь настоящие насильники, давно в кусты волокли бы. Ну мы ж извинились. Если хочешь, на колени встану.
– А встань, – сказала она с несомненной подначкой.
К несказанному удивлению Доцента с Сенькой, никак не ожидавших такого, Батуала по всем правилам исторических кинофильмов встал на одно колено, приложил руку к сердцу и проникновенно сказал:
– Принцесса, простите великодушно хамов. Больше не повторится, очаровательная. Ерунду спороли-с…
Вот теперь она окончательно опустила и скрипку, и нож, пытливо их разглядывая. Пожала плечами:
– Странные вы какие-то. Насильники такими не бывают…
– А ты их много видела? – осведомился Батуала, оставаясь в прежней позе киношного придворного кавалера.
– Ни одного не видела. Но ясно, что совсем по-другому бы себя вели…
– А мы тебе что объясняем? Что пошутили, – сказал Митя. – Мы не странные, мы безобидные.
– Парни вроде нормальные, а шутки у вас идиотские… – сказала она уже с тенью прежней настороженности.
– Так уж вышло, – печально сказал Митя. – Тяжелое детство, недостаток витаминов… А вообще знаешь что? Вот этот молодой человек, что перед тобой колено преклонил, давно с тобой хотел познакомиться, да подойти не решался. Вот и сыграли по Высоцкому: ну, когда парень у барона хотел в долг просить, да не решался. И вот пришлось устроить мне дебош и потасовку.
Батуала, не вставая с колена, перекинул гитару на грудь:
