– Да уж попробуй, – сказал Митя. – Сенька рад будет.
– Приличные-то приличные… – каким-то загадочным тоном сказала Юлька. – Вот только занавесок у вас там три. Значит, и кроватей три? Вы туда девочек водите, да? Нет, я не сомневаюсь, что по согласию. Но водите? Молчишь? – Юлька засмеялась. – «Адъютанта его превосходительства» помнишь? «Пал Андреич, вы шпион?» – «Видишь ли, Юра…»
– Ну ладно, – сказал Митя. – Водим. Не извращение же, в конце концов. И люди мы взрослые. И девочки совершеннолетние, и никто их не принуждает. – Он решил согласно правилам честной мушкетерской дуэли ответить ударом на удар. – Я ж тебя не спрашиваю, как получилось, что ты довольно умело целоваться научилась…
– А я могу рассказать, если хочешь, – спокойно сказала Юлька. – Ничего тут стыдного нет. Весной, в последней четверти, я с одним мальчиком задружилась. Из десятого. Месяца полтора дружили. Мне даже завидовали некоторые, а одна его одноклассница из ревности даже мое пальто в раздевалке мелом сплошь исчертила. Я потом в школе полтора часа торчала, мел счищала, но все равно пришлось пальто в химчистку отдавать. Вот… Видный такой был мальчик, в футбол за школьную команду играл, читал много, мне стихи читал. Полтора месяца все шло отлично, а потом… – Ее голос зазвучал грустно. – Он мне стал под юбку лезть. В самом прямом смысле. При каждом удобном случае, со страшной силой… И чуть ли не открытым текстом стал твердить, чтобы я с ним спала. Иначе бросит. Не думай, я в него не влюбилась, – торопливо добавила Юлька. – Просто он мне очень нравился. Но все равно, я была не готова… я и сейчас не готова. Так ему и сказала. Он не сразу отстал, где-то через недельку, когда понял, что я не уступлю. Но отстал. Да еще на прощанье мне пару гнусностей сказал. Не матом, но лучше бы матом….
– Это как?
– Ну, понимаешь… Повторять не хочется. Примерно так: таких, как я, дешевок, в школе три этажа. Хоть я из себя и строю принцессу, а все равно в конце концов дам какому-нибудь блатарю в подвале после бутылки портвейна…
– Сучонок… – покрутил головой Митя. – Это он от обиды, ты разве не поняла?
– Да поняла… И все равно неприятный осадок остался. Ты не думай, все давно забылось и не колышет. – Она помолчала и с некоторой тревогой спросила: – Митя, я в твоих глазах не сильно упала?
– Да чепуха, Юлька, – искренне сказал Митя. – Даже приподнялась чуточку: оказалась умницей и не стала на эту дешевую приманку ловиться: «Или дай, или брошу». А ведь некоторые дуры ловятся…
– Значит, ты ко всему этому спокойно отнесся?
– Ну а как же иначе? – пожал плечами Митя. – Юль, мы с тобой не вчера на свет вылупились. У каждого было прошлое, ошибки какие-то… Да они у всякого, если покопаться.
– Спасибо, ты хороший, – сказала Юлька, чуть теснее прижавшись к нему. – Я тоже понимаю: у тебя прошлое, да ты и постарше. Так что не думай, я к этим вашим занавесочкам спокойно отношусь. Взрослая жизнь, что скажешь… Митя…
– Да?
– А вот такой нескромный вопрос: почему ты мне ни разу стихов не читал? Не обязательно тех, что сам пишешь, вообще…
– Как-то не подумал, – сказал Митя. – Вот честно, как-то не было такой привычки.
В некотором смысле он ничуть не врал. Первый раз в жизни он читал стихи девушке недели три назад – Марине посреди очередной жаркой приятнейшей ночи. А вот после этого стихов друг другу они не читали, убедившись в полнейшем несовпадении вкусов. Это любимые фантасты, вообще многие писатели у них оказались общие, а вот с поэзией, быстро выяснилось, обстояло с точностью до наоборот. Митя тащился – вульгарное выражение в применении к поэзии, но что поделаешь – главным образом от Киплинга, Марина прямо-таки млела от Ахматовой (которую Митя терпеть не мог, ахматовские стихи ему казались какими-то неестественно вычурными, тщательно слепленными так, чтобы было красивше). Так же обстояло и с остальными. Устроив как-то своеобразный вечер поэзии (истины ради, опять-таки в постели) и перебрав каждый свою дюжину любимых поэтов, выяснили, что общий любимец у них один – Вознесенский. И после этого больше друг другу стихов не читали, зато о прозе говорили много.
Вообще-то, точности ради, у Мити раз десять бывали этакие «поэтические вечера», но это было совсем другое дело. Когда, собравшись немаленькой компанией, охмуряли телочек, с которыми только что познакомились, для ускорения процесса, чтобы дать понять новоснятым девочкам, что они не какая-то тупая блатата с окраины, а ребята культурные и интересные, кто-нибудь, чаще всего Батуала, гордо заявлял:
– Девчонки, мы не что-либо где, а где-либо как! У нас даже свой поэт есть!
И торжественно предъявлял публике Митю, уже к этому привыкшего и державшегося без всякой робости. Ну, и Митя читал стихи, в основном свои, реакция была разная: попадались девицы, которым и любые стихи, и любые поэты были до лампочки, попадались, наоборот, тащившиеся от того, что вдруг оказались в компашке, где есть самый настоящий поэт, пусть пока нигде и не напечатавшийся. (Правда, встречались и такие, что заявляли, будто Митя все врет и попросту надергал откуда попало чужих стихов. А как им доказать, что они глубоко заблуждаются, если у него ни одного напечатанного стихотворения нет?) Словом, «поэтические вечера» – это нечто совсем другое, чисто утилитарное и, по большому счету, к высокой поэзии вряд ли имевшее отношение.
– Митя, – сказала Юлька. – А ты бы мне стихи почитал, если бы я попросила? Или тебе поперек души?
– Да нет, что ты, – сказал Митя. – Я для тебя и звезду с неба… Что там стихи читать…
– И свои можешь?
Он сказал честно:
– Вот свои было бы чуточку неудобно.
– Ой-ой-ой! Какие вы, поэты, скромные!
– Да какой я поэт, – сказал Митя. – Так, бумагу пока пачкаю… Хорошо, почитаю. После горячего поцелуя я и не на такие подвиги способен…
– Будет тебе горячий поцелуй, – пообещала Юлька. – И даже не один. И даже не только он… – Она засмеялась. – Я же сто раз читала: вас, поэтов, вдохновлять надо. Если прекрасная дама вас не будет вдохновлять, вы и застрелиться можете или там уксусу выпить… А потом лет через сто будут меня всякие критики ругать: загубила на взлете великого поэта, стерва такая, не вдохновила вовремя… А тебе тем временем памятник будет стоять рукотворный…
– На фига мне памятник? – искренне сказал Митя. – Чтобы голуби на голову гадили? Большое удовольствие…
Юлька помолчала, потом спросила словно бы осторожно:
– Митя, а мне ты можешь стихи написать? Я не говорю про меня, просто – мне. Не знаю ни одной девчонки, которой бы стихи писали. – Она засмеялась. – В прошлом году, правда, Оле Карагановой стих принес один обормотик, который за ней хвостиком ходил. Только Жанка уже через неделю раскопала, что он не сам написал, а из журнала «Молодость» стянул. Причем из свежего номера, думал, никто, кроме него, журнала этого не читает. Жанка смеялась: ему бы, дураку, взять какую-нибудь старую книгу, которую все забыли, никто б и не разоблачил. Жанка стихи любит и хорошо знает. Ох и обсмеяли мы его потом, по всей школе разнеслось…
