– Ну а если уж что-то насчет Маринки – вообще могила, – сказал Митя твердо.
– Ну вот, чтоб ты знал… У Маринки в Миусске был не то чтобы друг, не то чтобы любовник – возлюбленный. Именно так, самый настоящий возлюбленный, хотя в жизни это словечко и не в ходу. Очень уж высокопарно звучит, да. Но слово не употребляют, а понятие есть. Короче говоря, Маринка в него была влюблена по уши, дружили по-взрослому больше года, собирались пожениться, уже наметили, когда пойдут заявление подавать, – и тут она на мотоцикле влетела… Тогда еще и разговора не было, что ее могут попробовать вылечить, считали, что ослепла навсегда…
Он швырнул окурок под ноги, сердито затоптал и тут же сунул в рот новую сигарету. В приступе мгновенного озарения Митя выдохнул:
– И этот хорь слинял!
– Угадал, – сказал Акимыч, зло кривя губы. – Слинял… (и употребил прилагательное и существительное, которые в устах заслуженного учителя РСФСР, пусть и пребывавшего сейчас не на рабочем места, звучали крайне некультурно). Слинял почти сразу же. Причем, падло такое, слинял хитро. Запудрил ей мозги обстоятельно и красиво: мол, он страшно ребенка хотел, для него ребенок – мечта всей жизни, да и Маринка хотела… но какой теперь может быть ребенок? Очень уж у ребенка была бы несчастная жизнь со слепой мамой. Очень убедительно ей всё это изложил, подробненько так… Сердце у него, мол, кровью обливается, но вынужден он уйти в туман: ребенка хочется страшно, а ему уж под тридцать…
– Она поверила? – помрачнев, спросил Митя.
– Поверила. Да и многие поверили. Хотя многие и не верили. Ты сам миусский, знаешь, что это, по большому счету, маленькая деревня… Кто-то его знал плохо, а кто-то – хорошо… Мы вот с Олегом – это Маринкин батя – ни хрена не поверили. Мать тоже. Попробовала с Маринкой поговорить по душам, да где там… Маринка другое твердила, что он – человек очень благородный и поступать иначе просто не мог, она понимает… Какой там ребенок… Он так и не женился, точно знаю.
– А что за хорь?
– Да бывают такие, встречал, может… Человек приличный, солидный, с хорошей репутацией, гнили на нем не видно… до первого серьезного жизненного излома, когда гниль как раз себя и проявит. Инженер, ударник коммунистического труда, облико морале на высоте, характеристика, как у Штирлица в СД… Папа – шишка в горкоме партии… а впрочем, это к делу отношения не имеет, гнили у любого найтись может немало, неважно, кто он тем… В общем, ситуация насквозь понятная: красавица жена его весьма бы устраивала, а вот слепая красавица жена ему явно была не нужна категорически. Да и родня, начиная с мамочки, начала оравой зудеть в уши, чтоб не вздумал нянькой при слепой жене становиться. Вот он и соскочил, причем, сволочь, надо признать, изящно. Не просто слинял, а красивое романтическое обоснование подвел…
Митя произнес смачную тираду слов из десяти, среди которых цензурных как-то не имелось, даже предлогов не было.
– Вот именно, – сказал Акимыч. – Оно самое и есть…
– Так она что, не допёрла?
– Пацан ты еще, Дмитрий… Ну хотя бы в книгах читал, что влюбленную – или там влюбленного – хрен переубедишь? Если она свой предмет лучшим в мире сокровищем считает?
– Читал, – буркнул Митя.
– Ну вот. А книги частенько многое из жизни берут… Маринка, когда вышла из больницы, резанула себе вены. Сглупа, сгоряча – не вдоль по вене полоснула, а поперек, а в этом случае порез быстро затягивается, уж я-то в ранах разбираюсь… Да и не планировала ничего – схватила в ванной отцовскую бритву и полоснула. Отец с матерью дома были, когда вбежали, она уже бритву бросила, сидела на полу и плакала.
– А потом?
– Суп с котом… Успокоилась понемногу, свыклась, что жить ей теперь такой, одной… Встретиться с этим хорем не пыталась, а он, сам понимаешь, и близко не появлялся. Теперь ясно, что она пережила? И чего я боюсь? Что если такое второй раз повторится – я про варианты будущего с твоим участием, – для нее это будет… Слов не подберу. Вот, наверно, из-за этой истории я на тебя поначалу так и оскалился, когда ты обозначился возле Маринки. Да и сейчас отношение к тебе, в отличие от точки зрения, переменилось мало. Кое-как успокоилась девчонка, привыкла к вечной темноте, стала в новой жизни осваиваться… а тут ты нарисовался, и начался индийский фильм, третья серия… Дмитрий… – произнес он чуть ли не просительно. – Теперь, когда все знаешь… Может, все же убьешься? Ради Маринки?
– Хренов, как дров.
– Я ж не говорю – прямо сейчас. Через месяц окончательно выяснится, что у нее будет со зрением. Мне точно сказали: не будет никаких «будем думать». Точно станет ясно: или – или. И если окажется, что зрения ей все же не вернуть…
– То и тогда убиваться не буду, – твердо сказал Митя. – Второй раз говорю и последний: я от нее не уйду, пока сама не выгонит. Ну, вот так приворожила. Обо всем вроде поговорили, Акимыч? Я тебе честно скажу: плевать мне на твое ко мне отношение, лишь бы Маринкино не переменилось. Хорошо хоть, что точку зрения изменил… Бывай!
Он поклонился, картинно приложив руку к сердцу, отвернулся и быстро зашагал к домику. Повернул ручку и вошел – Марина замок не защелкивала.
Она сидела в кресле в том же платьице. Услышав, как он входит и снимает туфли, поднялась и уверенно направилась к нему. Чтобы обозначить себя поточнее, Митя, остановившись у двери в комнату, громкого сказал:
– Я тут задержался немного, так получилось…
– Наговорились? – весело спросила Марина, почти так же уверенно, как зрячая, положила ему руки на плечи, подняла к нему лицо, к Митиной радости, беззаботное. – Значит, ты от меня не отстанешь, пока сама не прогоню? Как приятно слышать…
– Подслушивала?
– Необходимости не было, – сказала Марина. – Вы так друг на друга орали, что глухой услышал бы… – А с любопытством продолжила: – А потом вы о чем говорили, когда ушли?
– Да все о том же, – сказал Митя. – Читал мне мораль и вежливенько просил убраться к чертовой матери, чтобы не тревожил нежную девичью душу.
– А ты ему не сказал, что девичья душа ничего против не имеет?
– Зачем? – пожал плечами Митя. – Что он, сам не понимает? Мужик-то неглупый… В общем, стороны к соглашению не пришли. Так что придется тебе меня и дальше терпеть.
– С полным нашим удовольствием… – Марина прижалась к нему и шепнула: – Митька, я тебе дико благодарна за сегодня. Чудесно все было!
– Еще не вечер, – сказал Митя. – Мы с тобой еще на концерт сходим. «Самоцветов» любишь?
– Ага.
– Они к нам через пару недель приезжают. Билетами я озабочусь, и машина будет – Гошкина.
– Серьезно?
– Да уж куда серьезней.
– Но там же столько людей будет… Не то что на пляже. Как же я… И лестницы какие-нибудь наверняка…
– Вот это уже не твоя забота, – сказал Митя. – На пляже справился – и в концертном зале тебя аккуратненько к креслу доставлю. Учитывая, что нас с Гошей двое будет, а если еще и Рубенса взять…
