– Это когда это?
– А чуть ли не в первый же день, как мы познакомились.
– Не припомню что-то. Колись.
– Да пустяки, в общем…
– Нет уж, колись, раз начала.
– А то что? – спросила она кокетливо.
Митя сграбастал ее в охапку и страшным шепотом пообещал:
– А то я с тобой сделаю то, чем армяне во всех анекдотах печально прославились…
– Ой, не надо! Ужас какой!
– Тогда колись, Мариночка. А то…
И он произвел левой ладонью кое-какие вольности, отвечавшие затронутой теме. Марина с наигранным испугом отбивалась, и они какое-то время барахтались, пока не успокоились, смеясь.
– Ну ладно, – сказала Марина. – Только чур, без обид, сам напросился… Митя, ты в школе на второй год оставался?
– Бог миловал. Как влепил десятку, так ее и отсидел.
– Ну вот… Помнишь, ты говорил: один номер с «Отелем «У погибшего альпиниста» тебе попался в девятом классе, в семьдесят первом.
– Ну да, один, последний…
Марина сказала вкрадчиво:
– Значит, тебе тогда было шестнадцать… ну, может, с половиной. Отсюда вытекает, что родился ты в пятьдесят шестом, и не двадцать три тебе, а двадцать… ну, может, с половиной. Даже если с половиной, мне все равно двадцать пять с половиной, и старше я тебя не на два года, а на пять… Скажешь, не так?
– Вот это да… – ошеломленно сказал Митя. – Ну ты у нас сыщик…
– Подловила?
– Подловила… Как это я оговорился… И как ты просекла…
– Митенька, я Шерлока Холмса на пять лет раньше тебя читала… А он мне всегда нравился. Вот и нахваталась… Вообще, женщины – лучшие сыщики всех времен и народов.
Митя спросил настороженно:
– Это что-нибудь меняет?
– Да успокойся, ничего это не меняет… – Марина вновь притянула его голову на грудь. – Вот если бы я невинного школьника совратила… И вообще это еще вопрос, кто кого совратил… Давай считать, что – ты меня. Так мужскому самолюбию приятнее, правда?
– А на самом деле?
– А на самом деле никто никого не совращал, – серьезно сказала Марина. – Ты шагнул навстречу, а я не стала отбиваться. Взрослые люди, ага… Вот и оказались в постели, и поняли, что им там друг с другом очень хорошо. Правда ведь?
– Марина…
– Я тебя очень притомила? – лукавым шепотом спросила Марина.
– Да нисколечко, – браво ответил он. – К подвигам готов.
– Ох, какие вы хвастунишки все… – ее шепот вновь стал прерывистым, Марина провела кончиками пальцев по его груди, опускаясь все ниже и ниже (что было чертовски приятно) и, приласкав без малейшего стеснения, тихонечко фыркнула Мите в ухо: – А ведь и в самом деле не особенно притомила…
– Намек понял, – сказал Митя, поворачиваясь к ней.
Ее первый стон был тихим, чего о последующих никак нельзя сказать.
Очень похоже, что-то было не в порядке, не с плитой, а вообще с электричеством. Обнаружив, что ни одна конфорка не греет, Митя думал недолго – щелкнул выключателем сначала в кухне, потом в комнате. Ни одна лампочка не зажглась. Света нет, дело ясное. Напоил, что называется, девушку кофеем. Ага, и лампочка в холодильнике не горит…
Вернулся в комнату, прислушался. Марина безмятежно спала (она признавалась, что соня изрядная, а этой ночью к тому же мало поспали), а на лестничной клетке что-то явственно позвякивало. Бывало порой, что хулиганистые шманки поворачивали рубильники в распределительных щитках, враз обесточив одну квартиру или несколько. Митя с приятелями (в те безмерно далекие годы, когда они еще не были Доцентом, Сенькой и Батуалой) сам так иногда развлекался. Но, во-первых, здесь малышни нет, а во-вторых, даже окажись она тут, всегда, едва повернув рубильник, моментально убегали со всех ног, пока не поймали и не надрали уши. А там, на лестнице, что-то звякало долго и громко.
После короткого раздумья Митя пришел к выводу, что у него, пусть и не жителя домика, но безусловно законного гостя, есть кое-какие основания озаботиться. Натянул носки, причесался и выглянул на площадку, встал на резиновый коврик у двери.
С первого взгляда все было ясно: хмурый тип в черном халате, этакий Афоня Борщов, мрачный и сосредоточенный, возился в распределительном щитке, распахнув настежь дверцу. Ни малейшего внимания на Митю он не обратил – сразу видно, страдал от наличия в организме похмелья и отсутствия там пива. Зато второй обратил внимание самое пристальное…
Акимыч – от же ранняя пташка! – воззрился на Митю исподлобья, угрюмейше, даже зло. Митя ответил ему доброжелательным, да что там, лучезарным взглядом. Позиции у него были железобетонные. Марина – девушка взрослая и сама решает, кого оставлять в гостях до утра. Здесь не женская общага с ее казарменным регламентом, где Акимыч мог бы вволюшку сатрапствовать. Так что перебьется бывшая батальонныя разведка, а ныне заслуженный учитель РСФСР.
– Утро доброе, Константин Акимыч, – вежливейше раскланялся Митя, смутно помнивший, что моральный кодекс строителя коммунизма требует проявлять уважение к старшим, тем более ветеранам войны и труда. Откровенно говоря, что там еще требует кодекс, он не помнил вовсе – не комсомолец, чай.
– И тебе не болеть, – буркнул завуч.
Определенно хотел сказать что-то еще, вряд ли приветливое, наверняка крайне наоборот – но покосился на похмельного электрика и явно решил, что не стоит его посвящать в некоторые местные тайны.
– Случилось что-нибудь? – светским тоном осведомился Митя. – Я только собрался кофеек наладить, смотрю, света нет.
– Кофеек… – проворчал Акимыч. – Аристократ…
– Да какой же аристократ? – с простецкой улыбкой спросил Митя. – Кофе в зернах, уже обжаренных, в любом магазине лежит по четыре пятьдесят за кило. Тут не аристократизм, а все для удобства советского человека… Нет, правда, когда свет будет?
– Когда? – мрачно спросил Акимыч местного Афоню.
– Да щас вот… – проворчал тот. – Только эту хреновину на место поставлю.
– И не забудьте к хреновине кандибобер прихерачить, – заботливо посоветовал Митя.
– Иди гуляй, студент, – проворчал злой на всю вселенную электрик. – Народный контроль нашелся…
Делать тут было больше нечего, и Митя вернулся в квартиру. Марина уже сидела в постели. Видеть его, конечно, не видела, но тихие шаги безусловно расслышала и повернула лицо прямо к нему. Лицо у нее было довольное и безмятежное – похоже, ни о чем сожалеть не собиралась.
– Свет чинят, – сказал Митя. – Я тебе хотел кофейку сделать, смотрю – все вырублено… Ага!
На кухне загорелась лампочка, которую он, уходя, не выключил.
– Ну вот, – сказал он весело, подошел и поцеловал ее в щеку. – Сейчас кофе будем пить.
