Ситуация, прозванная кем-то из них (они уже и забыли, кем именно) «бабушкиным гаремом», продолжалась больше года. В прошлом июле, только что став квартирантами бабы Стюры и решив качественно отпраздновать новоселье, позвали Лорку. Все трое были давно уже не прочь познакомиться с ней поближе, так что случай подвернулся удобный – договорились друг другу не мешать особенно, тут уж кому повезет, если повезет.
А повезло неожиданно всем троим – не самая причудливая эротическая коллизия. Никак нельзя сказать, что Лорка тогда была пьяная в хлам в качестве живой иллюстрации к старой народной поговорке «У пьяной бабы звезда чужая», – так, поддала в меру. И уж тем более никто ее силком не заставлял. Просто-напросто сначала свезло Батуале, и они с Лоркой обрели довольно-таки условное уединение в этой самой комнатке. А потом как-то так само собой оказалось, где-то даже просто и естественно, что по той же нехитрой дорожке пошли и остальные двое. Оказалось, что Лорка, на людях тихоня и недотрога, – тоже из любительниц очередей, правда, не особенно длинных. Ну, ничего необычного – они не первый раз с такими сталкивались. Разве что Лорка, девочка умная и осторожная, держалась крайне осмотрительно и, в противоположность многим поклонницам группенсекса, не занималась своим хобби где попало и с кем попало. И так уж карта легла, что в их лице она, долго к ним присматриваясь, обрела самую подходящую для себя команду. Язык за зубами троица держала старательно, с Лоркой обращалась без малейшего хамства. Иногда в кино или на танцы с ней ходил кто-то один, иногда двое или трое (но когда доходило до времянки, тут уж все трое были неизменно в сборе). Окружающие на Главпочтамте о них не сплетничали и ни о чем не подозревали. Со стороны все выглядело как чистая и современная невинная дружба высокоморальной комсомолочки с тремя молодыми сослуживцами – один тоже состоял в рядах передовой советской молодежи, двое пребывали вне, но любили себя именовать «беспартийными большевиками», разве что чуточку идейно незрелыми, чтобы помянутые ряды пополнить. Так оно и продолжалось второй год без всяких конфликтов и сложностей – этакий гарем наоборот. Личной жизни на стороне это нисколечко не мешало никому из четверки: они тоже чересчур уж постоянных девочек старались не заводить, предпочитая, согласно Богомолову, скоротечные огневые контакты, а Лорка тоже не стремилась обзавестись постоянным чуваком. Правда, в отличие от них, наперед чуточку заглядывала: давно уже логично и убедительно объяснила, что пока ее этакая дружная семейка и так устраивает, без поисков на стороне. А через годик, перебесившись, подыщет подходящего парня, малопьющего, положительного, с хорошим заработком, захомутает и постарается быть верной и примерной женой, короеда заведет, а то и двух, поступит на заочное на тот факультет шантарского политеха, где готовят инженеров связи, что при ее рабочем стаже прокатит гладко. Все это отнюдь не выглядело пустыми фантазиями, троица охотно верила, что так и будет: это парни в их возрасте, за редчайшими исключениями, лоботрясы лоботрясами, а девочки, наоборот, чуть ли не поголовно со счетными машинками в голове. За примерами далеко ходить не надо: они трое и Лорка с Надей пришли доставщиками телеграмм примерно в одно время. Но они так три года и мотались по городу с телеграммами в любую погоду, вовсе не собираясь эту ситуацию как-то менять. А вот Лорка уже месяца через три, оценив обстановку, путем не столь уж хитрых маневров (Мефодьева ушла на пенсию) перебралась за стол диспетчера и сидела теперь под крышей, сортируя и раздавая телеграммы. Надя оказалась еще оборотистее: в сжатые сроки освоила телетайп, сдала экзамены, получила соответствующие корочки и тоже сидела в тепле и уюте, больше не болтаясь по улицам. Телетайпистка – профессия солидная, с неплохой зарплатой, спрос есть всегда, устроиться может без труда не только в горсвязи. Троица этой прекрасно им известной женской предприимчивости нисколечко не завидовала – они сами пока что ничего в жизни не собирались менять, им и так было хорошо…
Там, за занавеской, Лорка воскликнула чуть погромче:
– Я так не буду! В рот только проститутки берут…
Батуала что-то ей втолковывал, неразборчивое, но с крайне убедительными интонациями, прям-таки мурлыкающим голосом. Наверное, если бы коту приходилось не просто слизать сметану, а сначала долго и вдумчиво ее уговаривать, он мурлыкал бы точно так же. Через какое-то время легонькая возня и шепотки прекратились совершенно, настала тишина, крайне многозначительная. Доцент с Сенькой переглянулись и широко ухмыльнулись друг другу: все было в норме, начинался новый исторический этап, суливший и им интересные впечатления. Разлили, выпили, уже совершенно не интересуясь соседней комнатушкой – расклад был ясен. Включили магнитофон, и он обрадованно захрипел:
Ко мне подходит человек
и говорит: «В наш трупный век
таких, как ты, хочу уничтожать».
А я парнишку наколол,
не толковал, а запорол
и дальше буду так же поступать.
А если хочешь говорить,
садись за стол и будем пить.
Вот так мы потолкуем и решим.
А если хочешь так, как он, —
у нас для всех один закон,
и он всегда останется таким…
– Что-то мусора не мычат и не телятся, – сказал Сенька. – Может, мы зря на Морковяна с Гнилым бочку катим?
– Может, и зря, – подумав, сказал Доцент. – А только прав Катай: береженого бог бережет, а небереженого конвой стережет. Что могли, сделали, посмотрим, будет ли толк…
Через приличное время из-за занавески вышел Батуала с некоей горделивостью в облике, на которую безусловно имел право: первопроходец ты наш, Колумб комсомольского секса в отдельно взятой времянке… Сел за стол и наплескал себе от души с той же законной гордостью на лице. Выпил в сообщил:
– Сглотнула без вопросов.
– Не повесится с горя? – хмыкнул Доцент.
– Дождешься от нее… Переживет. Говорит, было интересно.
Вскоре появилась и Лорка в небрежно застегнутом халатике. Налила себе стакан шипучки до краев, выцедила до дна и промолвила с определенно наигранной грустью:
– Ну вот, теперь и вафлершей меня сделали…
– Лорочка, не бери в голову, – играя голосом, сказал Сенька. – Один раз – не пидарас…
– Ага, раз! – фыркнула она. – Вы ж теперь не успокоитесь.
– Уж это точно, – сказал Доцент. – Строго, как в песне: комсомольцы – беспокойные сердца, комсомольцы всё доводят до конца…
– Митька…
– Что, Лорочка?
– Если ты и про это стих напишешь, я тебе в жизни больше не дам.
– А если я красиво напишу? – вкрадчиво спросил Митя. – Балладу романтическую, лирическую до усрачки? Как в старину трубадуры и прочие там ми-нне-зин-геры?
– От тебя дождешься, мини-зингер! – беззлобно огрызнулась Лорка. – Кучу книг прочитал, столько красивых слов знаешь, а пишешь всякую херню. Ты что про Восьмое марта написал?
– А что? – пожал плечами Митя с самым невинным видом и не без удовольствия продекламировал:
Мы Лорочку любили до рассвета,
так ласково, что вслух не передать.
И не было поблизости поэта,
чтоб это романтично описать.
О Лорочка, очей наших услада…
– Звиздишь, Евтушенко аюканский! – фыркнула захмелевшая Лорка. – Это ты вслух тогда прочитал «очей». А бумажку спьяну оставил на столе, я прочитала… Ты там что вместо «очей» написал?
