(Здесь нужно уточнить, что ремни к ним попали путем нехитрого товарно-денежного обмена. Никто из них в армии не служил, согласно популярной поговорке «Армия – хорошая школа жизни, но лучше проходить ее дома». Мать у Батуалы работала главврачом той хитрой больнички, где лечат неопасные для жизни, но крайне неприличные болезни, пойманные теми, кому не повезло в любви. Благодаря чему обзавелась обширным блатом не только в медицинском мире – невезучими оказываются не только молодые ветрогоны, но и люди не просто в годах, а еще и с нехилым положением в советском обществе. Так что в свое время Батуала по твердым справкам оказался обладателем серьезной хвори, с которой и в нестроевую не берут. А заодно свет Полина Сергеевна, с детских лет Митю знавшая, устроила так, что его минус полторы диоптрии волшебным образом превратились в минус девять, что опять-таки избавляло даже от нестроевой. Что касается Сеньки, он от армии отвязался и без посторонней помощи – у него на левой руке с семи лет не было двух верхних фаланг безымянного пальца и полутора – мизинца (что его успехам у девочек нисколечко не мешало – в конце концов, не ухо и не глаз. Случилось когда-то неудачное испытание четверкой первоклассников бомбочки из настоящего охотничьего пороха. Поскольку порох у отца стащил именно Сенька, он и стал главным испытателем – и именно ему досталось больше всех, остальных покорябало, но не так крепко.)
Легкое мимолетное изумление прохожих вызывало, несомненно, одно – на всех троих были офицерские рубашки фасона «навыпуск» (купленные через Наташку из «Военторга»), а в уголках воротников – эмблемы с петлиц и погон войск связи Советской армии (из того же источника). Это уже была не всеобщая мода, а профессиональный шик узкого круга почтарей – ну а ношение таких вот рубашек и эмблем опять-таки никаким законам не противоречило, ни военным, ни гражданским. Легонький выпендреж ребят, работавшим под известным девизом: «Кто стебется в дождь и грязь? Наша доблестная связь!»
Те, кто достаточно часто получал телеграммы (а кто их из советских людей часто не получал?), без труда опознали бы их по казенным сумкам доставщиков телеграмм. Вот только сумки были не на самом виду – из черной кирзы, как и у почтальонш, но гораздо меньше, с большую книгу размером. Это почтальонши таскали свои чувалы на плече, а доставщики телеграмм, согласно тому же профессиональному шику, держали непременно в руках. Длинный ремень там имелся, но его обычно пропускали через петли сумки на два оборота, оставив ровно столько, чтобы удобно было держать в руке. Сумку носил через плечо только Крамарь, но Крамарь был скучным мужиком сорока с лишним лет, к тому же ездившим на велосипеде. Нет, мужик был вполне свой, но в глазах троицы персонаж второго сорта…
Ну, и мотоциклетный шлем висел у каждого на локте – что вообще никакого удивления ни у кого не вызывало: рокеров
[16] в городе не перечесть, а узоры на шлемах из кусочков синей изоленты красуются у каждого второго, не считая каждого первого, – мода, ага.
Вышли Зойка с Галей и направились к светофору, по пути помахав троице, на что получили в ответ три воздушных поцелуя. Вот в них и «Знатоки» не признали бы доставщиков телеграмм – девушки есть девушки, убеждения насчет профессионального шика не разделяли, телеграммы носили в обычных сумочках. Вообще-то понять их можно – девушка, модно одетая и на каблучках, с казенной сумкой в руке смотрелась бы чуточку нелепо.
– Покажь еще раз, – попросил Батуала.
Доцент раскрыл на предпоследней странице юмористический журнал «Ойленшпигель» из братской ГДР, только что купленный в киоске на Главпочтамте. Из немецкого каждый из них знал с десяток широко известных слов вроде «хэнде хох!» и «шнель!», но в данном случае знания языка и не требовалось, не в языке тут было дело. Клятые братские гэдээровцы в каждом номере «Ойленшпигеля» печатали фотографию симпатичной девахи в купальнике – черно-белую, правда, но в советских журналах и такого не встретишь. Так что журналы из прочих братских стран в киоске залеживались, а «Ойленшпигель» уходит влет – не они одни были такие умные.
– Оба! – сказал вдруг Сенька.
Сунул Батуале свою сумку, Доценту шлем и вышел наперерез шагавшей по краю тротуара белобрысой девице в коротеньком платьице, не без галантности заступил дорогу, мило улыбаясь. Батуала с Доцентом недоуменно переглянулись: ножки у девочки стройные, фигурка тоже ничего, но вот на личность была откровенно страшненькая.
– Девушка, можно спросить? – медовым голосом осведомился Сенька. – Вы волосы красите?
– Нет, – сказала она, останавливаясь без всякого раздражения и глядя с этакой кокетливой надеждой на интересное продолжение разговора.
Сенька, включив обаятельную улыбку крайней степени накала, тем же голосом лисы из басни Крылова продолжал:
– А на голове?
До страшилки доходило медленно, но наконец дошло. Она прямо-таки залилась багрянцем, задрала носик, возмущенно фыркнула:
– Дурак!
И пошла дальше, всей фигурой выражая крайнее презрение. Батуала и Доцент согнулись от хохота. Подошел ухмылявшийся во весь рот Сенька, прокомментировал:
– Старый фокус, а до сих пор клюют…
– Когда как, – просмеявшись, сказал Доцент. – Я позавчера в скотовозе
[17] одну так же спросил, так она, выдра, глазом не моргнула. Посмотрела на меня, как Ленин на буржуазию, и выдала: «Это смотря где». И получилось, что это она меня опарафинила.
– Да уж, – сказал Батуала. – Тут сразу и не найдешь, чем ответить. Значит, знала хохму.
– Да уж явно… – кивнул Доцент. – Как маршруты на сегодня?
– У меня – ништяк, – сказал Батуала. – Парочку пришлось местами поменять, зато крюков нет.
– Везет тебе, – хмыкнул Доцент. – А у меня – одна-единственная на аптечный склад, причем аж от Крутоярской. Это значит, из-за одного квитка километр туда, километр обратно.
– Это еще ничего, – грустно сообщил Сенька. – Мне из-за одной-единственной с окраины на «Вагонмаш» переть. Пять кэмэ туда, пять назад. Облезть можно…
– Ну дак… Снова с утра Никифоровна маршруты раскладывала, шкидла
[18] старая…
Батуала отозвался о Никифоровне матерно. Если уж не везло, то на раскладке телеграмм сидела эта старая шкидла, которой хоть кол на голове теши. Лорка маршруты подбирала нормально, а Никифоровна, хотя карта города висела у нее перед носом, дурковала постоянно: то разложит так, что придется перекладывать, иначе начнешь выписывать по маршруту петли, то подсунет такую, из-за которой приходится делать приличный крюк, то вообще положит адрес с одного участка на другой.
– Три года еще шкидле до пенсии, – сказал Батуала уныло. – Придется терпеть. Сколько ни объясняй и в карту ни тычь, не понимает.
