Я невольно умилился, девушки были явно правильно воспитаны, не удивлюсь, если мужчин они ещё не знали, наверное, даже не целованы, лет по двадцать обеим, в самом соку, да ещё на лица очень даже ничего, красавицы, так что я невольно ими залюбовался. Подойдя, я улыбнулся и сказал:
— Давайте я угадаю, кто вы. Вы, милая девушка, Алиса Сыроежкина, а вы — Наталья Паровозова. И обе вот уже два дня как проходите службу в отдельном тяжёлом зенитном крупнокалиберном дивизионе, что защищает подступы к Москве.
— Как вы узнали? — распахнув глаза, изумились они. Правда, снова покраснели и отвернулись, сжимая в руках ручки полных корзинок.
— Всё очень просто. Я из будущего, попаданец. Там в будущем я генерал-лейтенант НКВД. Кстати, в сорок третьем введут погоны, так что звания в госбезопасности изменятся и будут равны армейским. Я читал старые сводки по сорок первому году и узнал, что в эти дни тут пропали без вести две военнослужащие. Меня это заинтересовало, и я затребовал дело о пропаже. Оказалось, пропали две девушки, младшие сержанты связистки, Сыроежкина и Паровозова. Пошли за грибами в лес и не вернулись. Скорее всего, попали в руки немецких агентов, и те, с ними повеселившись, где-то их прикопали. Так что связать ваше тут появление с корзинами и время пропажи было несложно. А в личном деле было ваше описание, поэтому и разобрался, кто из вас кто.
— А может, вы враг? — с подозрением спросила Сыроежкина.
— В описании были ваши особые приметы. Например, родинка с внутренней стороны бедра в форме бабочки, — слегка улыбнувшись, ответил я, а та снова покраснела и бросила отчаянный взгляд на подругу.
— А вы, товарищ генерал-лейтенант, не слишком ли молоды для такого возраста? — с заметным ехидством спросила Паровозова. — С родинкой верим, про неё никто не знал, только хозяйка хаты, где мы живём.
— Каюсь, должен признать, что я был стариком, у меня даже не все свои зубы имелись, да ещё часть выбили при допросе. Случайно не за того приняли. Но при перемещении я омолодился, так что при мне двадцатилетний возраст и весь опыт прошлой жизни.
— А вы нас убьете? — прямо спросила Паровозова, пристально глядя на меня.
— Умная девочка, но тут ты ошибаешься. Я сам жду тех, кто работает на немцев, чтобы их кх-х-х, — провёл я большим пальцем по горлу. — Однако отпустить я вас не могу, вы сообщите обо мне, и тут наводнят всё войсками, чтобы нас найти. Так что до вечера со мной пробудете, и дальше свободны.
— Так уже вечер, — напомнила Паравозова.
— До темноты, — поправился я и, приметив на дороге повозку, подошёл к Сыроежкиной и, прижавшись к ней, стал целовать, после чего прошептал так, чтобы и Паровозова слышала: — Там на дороге появился тот, кто, по предположению оперативников, вас и убил. Это связной и радист абвера, который сюда диверсантов сбрасывает. Сделайте вид, что вы со мной. Он ночью должен самолёт встретить. Я не знаю сигналов опознания, так что он не должен ничего заподозрить.
Подхватив Сыроежкину под попку, я снова впился в её губы — ух, и крепкие ягодички, так приятно мять, — и приподнял, продолжая целовать. Та почти сразу стала отвечать. Тут мы сделали вид, что только сейчас заметили повозку и возницу, что нас пристально разглядывал, и, подхватив корзины — Сыроежкина, пока я её целовал, умудрилась свою уронить, просыпав белые грибы, — мы спустились к пляжу, к моим вещам. Я тут же отпустил девчат и, отбежав в сторону, выглянул и стал наблюдать за предателем, пока девчата, сидя на корточках, о чём-то шептались. Быстро добежав до них, пригибаясь, я сказал:
— Этот гад на опушке оставил повозку и сейчас идёт дальше к круче на берегу, оттуда это место отлично просматривается. Придётся играть до конца. Ляжем рядом друг с другом, я сделаю вид, что мы ласкаем друг друга.
— Ты не сказал, отпустишь нас или нет, — вполне серьёзным тоном заметила Паровозова.
— Хм, — я с интересом её осмотрел и ответил с хитрой улыбкой на губах: — Отпущу, конечно, но за поцелуй. До-о-олгий.
— А ты точно наш?
— Конечно.
Пришлось ускорить события, схватить Наталью в охапку и впиться уже в её губы. К моему удивлению, Сыроежкина сердито засопела носиком. Тогда я свободной рукой прижал ту к себе сбоку, и пока Наталья пыталась отдышаться, занял губы уже Алисы. Почти полчаса так целовались, нацеловаться не могли. Когда наконец Паровозова пришла в себя и начала вырываться, жаль, ни до чего серьёзного не дошло, я отпустил их и, сделав вид, что решил размяться, встал и, поднявшись на берег с пляжа, убедился, что повозки уже не видно. Бирюк её в лес загнал, но через деревья с пляжа рассмотреть было возможно. Уехал, значит, вражина.
Скатившись обратно, я стал быстро одеваться. Девчата старались на меня не смотреть, но я скомандовал им:
— Всё, давайте в часть.
— А ты? — чуть ли не хором спросили они.
— У меня дела тут, немецких диверсантов встретить.
— Подожди, — Наталья осмотрелась, пытаясь найти оружие. — А ты что, не вооружён?
— Нож складной есть, — улыбнулся я, надевая галифе и быстро наматывая портянки.
— Вот паршивец, я ведь думала, ты серьёзно вооружён, а ты обманул.
— Но зато нацеловался всласть. Вы тоже в выигрыше.
— А мы его знаем. Ну, того, на телеге, — вдруг сказала Алиса.
— Так вот почему он вас ликвидировал, — понятливо кивнул я. — Вроде штаб дивизиона у вас в двадцати километрах, в другом селе, сюда на попутке добрались, как отпустили, не понимаю, а тут вон оно что.
— Слушай, попаданец из будущего, — с усмешкой сказала Наталья, ясно давая понять, что она этому не верит. — Мы победим?
— Конечно победим, — подтвердил я, продолжая одеваться. — Девятого мая тысяча девятьсот сорок пятого года. Войну в Берлине закончим. Только потеряем, по примерным подсчётам, двадцать семь миллионов населения — тут и боевые потери, и гражданские. Немцы набирали разную шваль, в основном националистов, создавали националистические карательные батальоны, и те зачищали оккупированные территории. Сами немцы руки пачкать брезговали. Загоняли жителей в большие амбары или другие крупные строения, обливали бензином и поджигали. Полтора миллиона гражданских, детей, женщин и стариков так сожгли. Другие военные преступники были. Я руководил отделом, что искал их, дальше суд и расстрел. Про всех про них я знаю, где укрывались после войны. Так что война страшной будет. Случится окружение войск под Киевом, почти шестьсот тысяч наших в плен к немцам попадут. Потом битва под Москвой. Немцы до столицы дойдут. Но их откинут и погонят прочь. Потом Харьковская катастрофа в мае сорок второго. Тоже в окружение масса наших войск попадёт. Причина — ошибки и просчёты командования. Тимошенко виноват будет. Но ему ничего не сделают. Тем же летом начнется Сталинградская битва, что закончится лишь в январе сорок третьего. В Сталинграде наши окружат трёхсоттысячную армию Паулюса, которая капитулирует. Дальше ещё битвы будут, и наши, научившись бить врага, двинут вперёд, освобождая территории, пока не дойдут до Берлина. Да, знаменитое танковое сражение под Прохоровкой в сорок третьем случится, в районе Курской дуги. Наши потери будут страшные, но мы немцам сломаем хребет. Кстати, в эту войну я тоже воевал. Но служил матросом на «щуке» — на подводной лодке, что сейчас проходит службу на Северном флоте. Вы об этом можете не сообщать, письмо с подробным описанием товарищу Сталину я уже отправил. Ладно, прощевайте, девчата… А губы у вас действительно сладкие.
