На деле позиция Торговой палаты не более чем лицемерие, а широко распространенное популистское представление о том, что ничем не обремененный рынок, свободный от тяжелой руки правительства, всегда был рецептом коммерческого успеха, — элементарное заблуждение. Правительство и бизнес делили одну кровать если не с первого дня существования страны, то уж точно с конца Гражданской войны, когда железные дороги потребовали массированной федеральной помощи в создании континентальной инфраструктуры.
Именно в те времена президент Улисс Грант придумал термин «лоббисты» для обозначения банкиров и представителей железных дорог, которые толпились в холле, или лобби, отеля Willard Hotel напротив Белого дома в надежде склонить на свою сторону того или иного члена кабинета или Конгресса и добиться принятия нужных законов. Довольно быстро к ним присоединились и выходцы из нефтяной промышленности. Вместе они стали вездесущей невыборной силой в столице, которая вела закулисную борьбу за деньги налогоплательщиков, необходимые для подмазывания колес коммерции.
Наши европейские друзья всегда были более честными в отношении тесных связей между правительством и бизнесом. Центральные правительства финансировали значительную часть энергетической и коммуникационной инфраструктуры в Европе, а также массовый транспорт для первой и второй промышленных революций. В США федеральное правительство и правительства штатов предоставляли меньше прямой помощи, однако выделяли огромные суммы на опосредованную государственную поддержку.
Хотя в восхвалении рынка нет ничего неправильного по своей природе, прямое отрицание постоянной взаимосвязи государственного и частного секторов, которая в значительной мере способствует и гарантирует коммерческий успех любой развивающейся стране, может негативно сказываться на обществе. Во-первых, оно подталкивает правительство и бизнес к переводу своих взаимосвязей в негласную сферу, закрытую от посторонних взглядов, к окутыванию сделок завесой секретных соглашений, похороненных в глубинах запутанного законодательства. Взамен выборные должностные лица задабриваются щедрыми взносами в избирательные фонды, гарантирующими переизбрание. Во-вторых, отсутствие прозрачности позволяет бизнес-сообществу поддерживать миф о том, что успех Америки является исключительно заслугой эффективной работы свободного рынка, и одновременно критиковать законопроекты, которые могут ограничить его злоупотребления или чрезмерное влияние на экономику и общество.
Во времена кризисов, подобных нынешнему, когда для освобождения экономики от умирающей энергетической/ коммуникационной инфраструктуры и формирования новой коммерческой парадигмы необходимо задействовать весь творческий потенциал страны, только открытое, прозрачное и всестороннее партнерское взаимодействие между бизнесом, правительством и гражданским обществом позволяет осуществить переход. Такое взаимодействие мы наблюдаем в Европейском союзе, где социально-рыночная модель достаточно сильна, чтобы новое государственно-частное партнерство получило поддержку общества. В Америке, однако, когда речь заходит о необходимости объединения усилий государства и бизнеса с целью выработки нового экономического видения и плана действий для страны, многие начинают вопить о «социализме» и разглагольствовать об утрате американской свободы.
Общество, похоже, не знает, как относиться к взаимодействию бизнеса и правительства. С одной стороны, избиратели на местах не жалуются и обычно аплодируют, когда их сенатор или конгрессмен добиваются ассигнований от федерального правительства на осуществление проектов стоимостью миллионы долларов в штате и избирательном округе, особенно если это приводит к созданию новых рабочих мест. Фактически, если избранные представители не могут доказать, что они «добытчики», то шансов на переизбрание у них немного. С другой стороны, политиков из чужих штатов и избирательных округов поносят за проталкивание на национальном уровне целевых проектов в пользу своих регионов. Очевидно, что настроение людей напрямую определяется тем, в чей карман пойдут блага.
Проблема в том, что политическая система всегда была нацелена на представление крупных коммерческих интересов, а среднему избирателю и налогоплательщику не оставалось ничего, кроме надежды на то, что их представители сумеют ухватить остатки с барского стола и принести в свой район до того, как они достанутся другим.
Картина, которую я нарисовал, есть не что иное, как подлинный портрет «американской исключительности». Мы практически единственные среди зрелых демократий, кто позволяет покупать победу в избирательных кампаниях на корпоративные взносы. Большинство стран — членов ЕС ограничивают или запрещают подобную практику и требуют государственного финансирования выборов. По данным исследовательской организации «Центр за ответственность в политике», средняя цена победы на выборах в палату представителей Конгресса США составила в 2008 г. $1,1 млн. Победа в борьбе за место в сенате стоит почти $6,5 млн. Президентская гонка обходится еще дороже. По сведениям Центра, в 2008 г. кандидаты потратили на нее более $1,3 млрд.
Насколько велика значимость избирательных фондов для победы в выборах? На основе анализа результатов выборов 2008 г. Центр за ответственность в политике пришел к выводу, что в 94% случаев во время выборов в сенат и в 93% случаев во время выборов в палату представителей, решение по которым было принято в течение 24 часов после закрытия избирательных участков, победа оставалась за кандидатом с наибольшими затратами.
Прекращение практики частного финансирования выборов и переход к государственному финансированию имеет большое значение для восстановления демократического процесса в США. Американское общество, однако, не проявляет особого интереса к этому вопросу. Он никогда не оказывался в числе первоочередных забот избирателей во время опросов.
Ситуацию усугубляет еще и то, что в 2010 г. Верховный суд США большинством голосов признал неконституционным запрет для кого-либо, включая компании, на внесение средств в избирательные фонды, поскольку это нарушает основное право американцев на выражение политических предпочтений по своему усмотрению.
Мы оказались в парадоксальной ситуации. Миллионы американцев хотят, чтобы правительство не вмешивалось в коммерческую сферу, однако не желают положить конец практике покупки выборов частными коммерческими компаниями и направления средств налогоплательщиков на финансирование целевых коммерческих проектов и отраслевых интересов.
Таким образом, хотя многие американцы настаивают на отделении рынка от государства — да к тому же активнее, чем на отделении церкви от государства, — на деле они соглашаются на коммерческие крохи за поддержку неправедного союза между корпоративной Америкой и федеральным правительством, лишь бы не остаться в стороне от пирушки.
У подавляющего большинства американцев в душе живет прямо-таки квазирелигиозное отношение к бизнесу. Их кальвинистская вера в рынок и ненависть к большому правительству, сравнимая разве что с ненавистью к безбожному социализму, заслоняют от них корпоративную алчность, позволяя компаниям безнаказанно создавать своего рода социализм для избранных и оставлять нищету в качестве удела для всех остальных. Многие ошибочно верят в то, что американская мечта неотвратимо вытекает из ничем не ограниченного свободного рынка, и закрывают глаза на долгую историю существования тайного корпоративно-правительственного сговора. Пока американцы полагают, что рынки наилучшим образом служат обществу, когда они свободны от вмешательства правительства, пока американцы смотрят сквозь пальцы на политический процесс, в котором избранные представители позволяют группам компаний продвигать законопроекты, предоставляющие им льготы в ущерб остальному обществу, мы обречены как нация.
