Часть из них приехала в невиданных экипажах, запряженных четверками или даже шестерками лошадей. Другие важно гарцевали на огромных боевых конях, покрытых попонами золотого шитья, со звенящими уздечками… Сами поляки были одеты в длинные одежды, практически до самой земли, в высоких собольих шапках, с кривыми саблями на боку, с колчанами, полными стрел за спиной, у слуг на плечах тяжелые железные дубины.
На прием они явились именно в таком виде, приведя весь двор в шоковое состояние. Доволен был, кажется, один‑единственный король, представлявший, каково будет братцу в столь изысканном обществе.
На устроенном приеме вдруг выяснилось, что послы не знают родного языка своего короля, а сам Генрих, конечно, ни слова по‑польски. И когда краковский епископ Адам Ронарский произнес приветственную речь на латыни, ему, к изумлению гостей, ответила Маргарита. Она говорила свободно, непринужденно и довольно долго, словно это была не строгая латынь, а легкий французский. Потрясены оказались все, Генрих Наваррский смотрел на свою собственную жену, словно впервые ее видел.
Маргарита к тому же была невыразимо хороша в платье из бледно‑розового испанского бархата, позже ее изобразили на портрете именно в этом наряде. Там Маргарита действительно «Жемчужина Валуа», как ее называли при дворе.
Поляки пришли в восторг, необыкновенно красивая женщина, палатин Альбер Ласко даже сказал, что, увидев такую красоту, больше нечего и желать, свободно владела языком ученых… Король им тоже понравился, он был похож на изящную хрупкую игрушку, которую нужно беречь и не утруждать. Вопреки надеждам Генриха, что он просто не понравится и поляки откажутся, те решили, что такой король тираном быть просто не способен, а потому ему можно навязать любую волю, посадить отдельно во дворце, чтоб не вмешивался в дела государства, кормить, поить и развлекать. А если еще женится на подходящей кандидатуре, что возьмет в крепкие руки, то и вовсе подходящий король.
У Генриха случилась истерика. — Маргарита, я знаю, ты сердита на меня, но попробуй понять! — голос герцога Анжу взволнован, сам он близок к обмороку. — У меня столько причин, чтобы отказаться от этой короны.
Маргарита прекрасно понимала, что именно пугало Генриха, но не отказала себе в удовольствии изобразить изумление:
— О чем вы, брат мой? Какие могут быть причины для отказа?
Она сделала все, чтобы брат не сумел прочесть истинные мысли, а они были весьма ехидными: «Что, братец, теперь меня о помощи молить пришел?» Если бы Маргарита только знала, что Генрих не забудет этого разговора и ей придется испытать немыслимое унижение от Анжу, она была бы осторожней. Но тогда, упоенная многочисленными комплиментами, счастливая возможностью блистать, королева Наварры была слишком беззаботна, чтобы осторожничать.
— Это же дикари! Я должен стать королем дикарей! Уже их вид чего стоит.
— Право, вы преувеличиваете, дорогой брат. Одна только речь Адама Ронарского способна убедить в обратном…
— Один грамотный епископ не в счет. Как я с ними разговаривать буду?!
— На латыни.
— Ты прекрасно знаешь, что я не столь силен в латыни, как ты. А их вид? Полы кафтанов до пола, сабли и эти… колчаны со стрелами. Господи, какой кошмар! Король дикарей! И это после Франции.
— Но ведь вы меня убеждали, что я вполне смогу ввести новую моду в Наварре, облагородить ее. Конечно, Польша не Наварра, но ведь и вы не я. Я полагаю, вам удастся ввести в этой стране французские моды, и в свою очередь обещаю регулярно присылать вам рисунки новых фасонов.
Герцог Анжу просто задохнулся от возмущения:
— Я должен еще и облагораживать эту страну?! Если там и женщины таковы, как мужчины…
— Женщины там, по слухам, весьма красивы, а если и одеты нелепо, то дайте понять, что вы любите, в угоду неженатому королю дамы быстро переоденутся либо, напротив, разденутся окончательно.
Герцог метался по комнате в бессильной ярости, щелкая костяшками пальцев. Его, такого утонченного и благородного, отправляли править совершенно дикой страной. И когда?! В то время как старший брат‑король едва волочит ноги, всем же ясно, что Карл долго не протянет. Следующий в очереди на престол он, Генрих, а мать согласилась на его отъезд!
Была еще одна немаловажная причина нежелания герцога Анжу уезжать — Мария Клевская, которой Генрих обещал добиться развода красавицы с принцем Конде и соответственно собственную женитьбу на ней. Брат короля чувствовал, что красавица его долго ждать не будет, найдет другого воздыхателя.
О болезни брата он Маргарите напомнил, а вот о Марии де Конде говорить, конечно, не стал, все‑таки королева Наварры ревниво относилась к бывшим любовникам, тем более к такому, как Генрих.
Но той и не нужно говорить, сама догадалась. В комнате раздался довольный и чуть лукавый смех королевы:
— Брат мой, что вас беспокоит больше — нездоровье короля или разлука с прекрасной Марией? Не беспокойтесь, Ее Величество знает, что делает. Королева‑мать никому не отдаст трон, кроме любимого сына, а замену Марии вы легко найдете среди своих новых подданных. Я еще раз повторяю: по слухам, эти польки весьма красивы.
Генрих обиделся, он никак не ожидал такой проницательности от сестрицы, она легко сообразила, что его волнует вовсе не здоровье Карла, а сам трон, который освободится в случае смерти короля, и о Марии слышать тоже было не слишком приятно.
— Я полагал, вы меня понимаете…
Как ни сопротивлялся Генрих де Валуа, как ни страдал от самой необходимости ехать за тридевять земель к диким подданным, делать это пришлось. Король, которому герцог Анжу страшно надоел, потребовал отъезда открыто: — Дорогой брат, если вы не уедете к своим подданным по доброй воле, я заставлю вас уехать силой.
Екатерина, как могла, успокаивала сына:
— Я ведь здесь, мой сын, вам не придется отсутствовать долго…
Чтобы новый король Польши оказался в своем государстве поскорей и никуда не свернул по дороге, Карл решил его проводить. Франсуа, Маргарита и Генрих Наваррский отправились вместе с королями. И тут произошло то, что поссорило супругов надолго, а может, навсегда.
Маргарита так и не поняла, по собственному почину ей передал невероятные сведения Жан д’Альбре Миоссанс, которого она спасла в Варфоломеевскую ночь, или ему велели это сделать. Но она не задумывалась, настолько потрясло само сообщение.
Королева Наварры слышала разговор о том, что, испугавшись гугенотов, Лотарингский дом предложил герцогу Анжу армию в пятьдесят тысяч человек с условием, что он не поедет в Польшу вопреки приказу короля. Отказавшись, Генрих сам рассказал брату об этом, показывая свою лояльность. Но Карла это не тронуло, он ненавидел брата и боялся его не меньше гугенотов.
И вот теперь Миоссанс рассказал, что герцог Алансон и Генрих Наваррский решили воспользоваться долгим путешествием и… удрать, чтобы действительно возглавить гугенотов! Оба были католиками, Алансон всегда, а Генрих сменил веру после Варфоломеевской ночи, но это не мешало протестантам призывать их в свои ряды в качестве предводителей. Маргарита ужаснулась: глупому Франсуа все равно, а вот на что надеется Генрих?!
