Лорд Гамильтон еще раз мысленно обругал племянника, устроившего ему такие мучения. Жил себе жил спокойно и размеренно, а теперь вот мучайся.
Но мучился не только лорд, размышляла и Эмма. Она действительно была уверена, что по договоренности с Гревиллом лорд Гамильтон снимет для них с матерью крошечный домик поближе к морю и наймет учителя пения. Гревилл так приучил их экономить, что жизнь в роскошном дворце казалась недопустимым расточительством, а то, что в огромных комнатах стояло большое количество роскошной мебели, ужасало.
Это не Ап-Парк, тот дом по сравнению с виллой лорда Гамильтона сарай.
Мать поинтересовалась у потрясенной дочери:
— А что Чарльз говорил об отношениях с лордом Гамильтоном?
— Каких отношениях?
— Ну, ваших с ним.
— Ничего. Ом говорил, что лорд Гамильтон добрый дядюшка. Он и правда добрый, мне даже неудобно пользоваться такими условиями.
Мать решила пока не продолжать разговор.
Вечером они праздновали день рожденья Эммы. Лорд подарил ей дорогую брошь и книгу о воспитании женского характера.
Вообще, лорд все больше удивлялся Чарльзу девушка оказалась достаточно воспитанной, она умела держать себя за столом, не говорила откровенных глупостей (хотя не без того) и производила приятное впечатление даже без собственной красоты.
К сожалению, у нее почти в каждой фразе присутствовал Чарльз! Эмма тут же сообщила, что уже написала ему письмо, и просила отправить. Она на все смотрела его глазами и пыталась оценивать с его точки зрения. «Чарльз сказал… Чарльз обещал… Чарльзу нравится…».
Лорду Гамильтону надоело, и он положил руку на ее пальцы:
— Эмма, давайте договоримся: Чарльз остался в Лондоне. Вы можете ему писать, можете о нем помнить, только не произносите имя моего племянника после каждого слова. Я очень люблю Чарльза, но боюсь его возненавидеть уже завтра.
Девушка прикрыла рот ладошкой:
— Ой! Простите.
— Договорились. Так что там Чарльз вам обещал?
На мгновение установилась тишина, потом Эмма, не выдержав, прыснула, рассмеялся и сам лорд Гамильтон. Стало вдруг так легко…
— Хотите завтра совершить прогулку по морю?
— Очень! Здесь море совсем не такое, как в Уэльсе, оно… оно какое-то зеленоватое! Красивое-красивое…
Не успел Гамильтон улыбнуться, как из Эммы посыпались восторженные расспросы:
— А на чем мы поплывем, на лодочке?
— У меня есть парусник.
Круглые изумленные глаза:
— Парусник?!
— Да, и весьма приличный.
— Ух ты! Ой, простите.
Ясно, наше деревенское детство будет лезть во все щели еще долго. Как ее от этого отучить?
Что ты, старый дурак, к чему тебе отучать от деревенских замашек чужую любовницу?!
— А какие здесь звезды крупные! Совсем не такие, как у нас в Хавардене.
— Где?
— В деревне. Они что, здесь другие?
— Эмма, и про деревню так часто не стоит.
— Само собой. Ой, простите.
Он расхохотался. Мгновение девушка растерянно смотрела, как смеется всегда сдержанный лорд Гамильтон, а потом тоже рассмеялась:
— И ойкать тоже не стоит?
— Ты совершенно права!
Поздно вечером каждый из них, крутясь без сна, решал для себя вопрос.
Лорд Гамильтон пытался ответить на риторическое вопрошание:
— Ну и зачем тебе все это нужно, старый дурак?!
Ом уже прекрасно понимал, что сделает для красивой девочки все, что только возможно. И зная, что если Чарльз действительно приедет за Эммой через полгода, то станет самым ненавистным человеком в мире. Впервые за много лет дядя обожал племянника за его умение не выполнять обещания, особенно данные красивым девушкам.
Эмма тоже не спала и размышляла о своем положении, о том, что будет дальше. Привыкшая, что за все нужно платить, она пыталась понять, чем придется расплачиваться за этот дворец. Эмма не была ни глупа, ни наивна, она сознавала, что для нее есть один способ оплаты, и совершенно не желала расплачиваться именно так.
— Если только лорд потребует с ним спать, я лучше пешком уйду обратно в Англию! Нет, нет, Чарльз не допустит такого!
В глубине души она понимала, что уже допустил, иначе не отправлял бы от себя так далеко. Но одно дело понимать разумом, и совсем другое перестать надеяться. Эмма все еще надеялась, что Гревилл на ней женится. Надежда умирает последней.
На следующий день, когда их парусник легко скользил по глади Неаполитанского залива, не в состоянии сдержать восторг, Эмма вдруг запела. Содрогалась от ужаса, потому что повторяла ошибку, сделанную тогда на концерте, снова пела прилюдно, но справиться с собойне могла. Она пела какую-то красивую песню, услышанную в предыдущий вечер издалека, слов не знала, помнила только два: «Санта Лючия», их и повторяла на разный лад. Но ведь и вчерашний певец тоже выводил только эти два слова.
Звонкий, нежный голос летел над заливом. Эмме показалось, или все вокруг затихло, как тогда в парке? Даже волны стали плескаться чуть тише…
Красивое море, солнце, огромная гора и нежный голос, напевающий «Санта Лючию…»
Пела она чисто, ни разу не сфальшивив, так поют птицы на рассвете. Лорд даже прослезился. Эмме аплодировали два матроса парусника, и с соседнего парусника тоже доносились восторженные возгласы «Белиссимо!». Она с испугом оглянулась на Гамильтона, ожидая увидеть рассерженное лицо своего хозяина, но увидела… восторг. Девушка смутилась, за время жизни у Гревилла она отвыкла своевольничать, зато научилась бояться.
Вечером она написала длинное письмо Чарльзу с описанием красот Неаполитанского залива, катания на паруснике, своего восторга… Только про пение ничего не написала.
Неизвестно, разобрал ли ее косноязычное послание Гревилл, но ответа не было.
Прошло несколько дней, Эмма и мать уже достаточно освоились в доме, они держались скромно, по собственному почину стараясь не мешать хозяину. Все казалось великолепным, но девушка была одержима одной мыслью: когда же приедет любимый Чарльз и заберет ее в Лондон.
Поинтересовавшись, чем она занята рано поутру, а также о чем задумалась, и услышав все тот же ответ: «Чарльз», лорд даже обиделся:
— Эмма, вам плохо здесь? Не нравится?
— Нет, мне все нравится. Просто я люблю Чарльза и хочу к нему.
Лорд мысленно выругался.
Он пытался возить девушку и ее мать по окрестностям, показывал вулкан подальше и поближе, развлекал, занимал, а у нее один вопрос каждый день:
— Писем от Чарльза не было?
