– Есть! Держи! Подводи его, подводи! – вскрикивал Горецкий, бросив свою удочку и шлепая по воде босыми ступнями. – Подводи! Вот так…
Он ловко подвел подсак, подтянул, выхватил из воды – и в сетке что-то большое и темное туго и пружинисто заходило, забилось, заплясало.
– Ого! – напрягая руки под тяжестью рыбины, рвущейся из подсака на волю, выбрался на берег Горецкий. – Королевский! Килограмма на полтора! С почином, Дарья Михайловна!
И сверкнул на Дашу горячечным завистливым взглядом.
Потом был остров, отменный улов, замечательная уха. Но первый карп все-таки остался за Дашей.
– Ну как? – поинтересовался я у жены, когда мы возвращались домой. – В смысле рыбалка как?
– Подхалимство не наблюдалось, – ответила она и с многозначительной усмешкой коснулась моей щеки губами. – А вот как ты его жене червяка на крючок нанизывал – это было что-то!
– А по шее? – вспылил я. – Зачем с нами потащилась? Мне деваться некуда, незваные гости прикатили, а тебе-то зачем?
– А затем… Думала, у тебя тут… – Она запнулась и сказала явно не то, что собиралась: – Я теперь всегда с тобой ездить буду. На рыбалку – значит, на рыбалку, на охоту – значит, на охоту. Хватит, накуролесил! Какие-то бабы с колясками у вас по двору ходят, доброжелатели названивают: знаете, а ваш муж… Хватит!
И она шутливо изобразила, как выцарапывает мне глаза.
– Бабы с колясками? Какие бабы? Ах, это к Игорьку! Парень зажигает, – не сразу сообразил я и расхохотался. – Повадилась тут одна, он на днях мне признался… Только жене его, Нинке, ни-ни…
– Что? Так он?.. Мерзость! А ты покрываешь! – взвилась вдруг Даша и так поглядела, что я невольно поежился: «Словно кобра – подняла голову из листьев, вот-вот бросится и укусит. Это же надо – так не терпеть подлости и вранья!»
А вслух сказал, что ничего я не покрываю, случайно узнал и запретил – сразу и бесповоротно. Но Нинке все-таки ни-ни… Хорошо?
Но Даша не ответила: надулась и стала смотреть в окно.
Мы проезжали мимо кукурузных полей, широко раскинувшихся по обе стороны дороги. Дальше, по правую сторону, шли покатые холмы, из-за них высовывались, как опята на пеньке, крыши какой-то дальней деревеньки.
– А что там? – вдруг спросила Даша, указывая на грунтовую дорогу, круто сбегавшую в сторону от шоссе.
– Понятия не имею, – пожал я плечами.
– Давай свернем. Все-таки интересно. Путешествие продолжается, да?
«Пошалить захотелось? – усмехнулся я, сворачивая в поле. – Сколько ей лет, а все как ребенок…»
Но проехали недалеко: вскоре машина уперлась в крошечный мосток, такой узкий и подозрительно-шаткий, что я не рискнул двигаться дальше и заглушил двигатель. Тотчас стало тихо. Густой текучий воздух, настоянный на запахах выжаренной на солнце зелени, голых земляных откосов по краям мостка и стоячей воды черепашьего прудика, уже по-осеннему зацветшей, в гниловато-изумрудных разводах и пятнах каких-то водорослей, потянулся к нам в открытые окна.
Мы вышли из машины, и в тот же миг из-под мостка рванулась какая-то уточка, пугливо захлопала крыльями, унеслась. Потянуло теплым ветром, и толстые кукурузные стебли качнулись и упруго, глухо зашелестели.
– А початки уже большие, – сказала Даша и потянула меня за руку – к этим качающимся грузным стеблям. – Давай наломаем?
– Что за детские забавы! – проворчал я, невольно озираясь. – Сторожа не боишься? Она ведь чья-то, кукуруза…
– А мы чуть-чуть… Что им жалко – два-три початка? Иди сюда, ну!
Но вместо того чтобы ломать початки, обхватила меня за шею, тесно прижалась, коснулась лица ищущими губами.
Поддавшись, я на мгновение-другое забылся, но тут же отпрянул и стал трусливо озираться по сторонам. «Что?» – спросила озорница смеющимися глазами.
– А вот что, а вот что, – глухо отозвался я, борясь с собственной тенью. – Хочешь, чтобы кто-нибудь увидел и сказал: прокурор района шалит кое с кем в кукурузе?
– И что, что в кукурузе? И не кое с кем, а с женой! – возразила Даша и ударила меня в грудь ладонями. – Или тебе уже не надо с женой?..
7. Воскресный ужин
Воскресенье прошло на удивление тихо и мирно. С утра накрапывал и накрапывал дождик, затем небо обложило водяной серой мутью, – и благим намерениям заняться наконец забором не суждено было сбыться. Пришлось взяться за паркет: ползая на коленях, подбирал дощечку к дощечке, подгонял, приколачивал, но работа продвигалась медленно, и мне, скрытому холерику, к вечеру стало муторно и тоскливо. Зато Дашенька пребывала в приподнятом настроении: что-то вполголоса напевая, порхала по дому, то принимаясь за влажную уборку в спальне и кабинете, то готовя на кухне воскресный ужин. Воскресный у нас значило – с бутылкой красного сухого вина и непременно при свечах, витых, ароматных, в бронзовом подсвечнике, приобретенном ею в первую годовщину нашей свадьбы. Правда, в последнее время воскресные ужины случались в нашей жизни все реже, – тем приятнее было воскурение свечей и бутылка «каберне», молча выставленная на стол Дашей.
Вот тебе раз! Ни слова не говоря, я тотчас отправился скоблить щетину и чистить зубы, затем надел белые брюки и темно-синюю сорочку, повязал шею легким шарфом и так явился к столу. Но Дашка притворилась, что не замечает моего вылощенного вида, – все кружила вокруг стола, якобы только для того, чтобы еще аккуратнее расставить приборы, вино и вазу с цветами, а на самом деле – повертеться передо мной в любимом ситцевом сарафанчике с тоненькими бретельками и открытыми плечами. Я больше всех ее нарядов любил этот сарафанчик, и, памятуя о том, она вырядилась сегодня для меня. Затем притворщица все же изволила взглянуть на меня и с лукавой улыбкой, но внешне вполне невинно и простодушно, поинтересовалась:
– Что такое? Сегодня у нас будет праздник?
– Праздник? Какой праздник? – в свою очередь решил подурачиться я.
В глазах у Дашки заплясали чертики. А я с важным видом занял место у стола, встряхнул и расправил на коленях салфетку, затем, словно музыкант у рояля, воздел над столом кисти рук и пошевелил пальцами, как если бы собирался ударить ими по невидимым клавишам.
– Так значит? – смешливо задрожали у нее ресницы.
– Именно так! – сурово ответствовал я. – Разбаловалась тут без меня!
– Ну, тогда… – она сделала вид, что хочет убрать со стола бутылку, но я был начеку – на долю секунды опередил, выхватил, прижал вино к груди как единственную в жизни радость.
– А вот этого не надо! – И, помахав жене пальцем, пропел фальшивым тенорком, как некогда, в институтские годы, давнюю, почему-то засевшую в памяти студенческую песенку:
Так наливай, брат, наливай, наливай!
Все до капли выпивай, выпивай!
Вино, вино, вино, вино,
