– Где вы были вчера вечером? Я звонил в девятнадцать сорок пять.
– Дома, – слегка опешив, простодушно проговорился я.
– Дома? Вы уехали из района? Это как понимать? – взвился, зазвенел голос областного. – Кто вам позволил убыть за пределы района? Вы кто? Учитель чистописания или прокурор? На вас, черт возьми, погоны! Кто вам позволил?
Я тупо молчал, чувствуя, как приливает к вискам дурная кровь.
– Впредь я запрещаю выезжать за пределы района без разрешения! Вам ясно? Не слышу! Ясно?
– Ясно, – упавшим голосом пробормотал я и тут же добавил про себя: не дождешься, усатая морда!
И вечером снова отправился домой. На въезде в город, у остекленного поста ГАИ, стояла милицейская машина с мигалками, и Игорек, опустив боковое стекло, приветственно помахал гаишникам, но те внезапно, как по команде, повернулись к нам спинами.
– Что такое? – протянул Игорек, вывернув голову, затем притормозил и высунулся из окна, но гаишники, как и прежде, в упор нас не замечали.
Мы недоуменно переглянулись. И только через день-два я окольными путями дознался, что Горецкий дал указание в случае появления служебного автомобиля приозерской прокуратуры в городе задержать машину, составить в отношении водителя протокол. Но у гаишников хватило ума не выполнять указание, а притвориться слепоглухонемыми.
– И это прокурор области, генерал! – покачала головой Даша. – Но вы бы не рисковали, не напрашивались. Мало ли… А я как-нибудь сама…
– Не дождется! – отрезал я, злобно скалясь. – Что там может случиться без меня в районе? Есть следователь, помощник, а я в случае чего через час буду на месте. Думаешь, в больших городах бывает быстрее?
И все же кое-какие меры мы с Игорьком приняли: начали добираться в город окольными путями.
2. Кондор
Задумавшись, я пропустил момент, когда во дворе скользнула покатым акульим боком машина прокурора области. И только когда за окном, будто пробка от шампанского, хлопнула автомобильная дверца, отрывисто, властно прозвенел знакомый голос и приблизился звук быстрых шагов, я встряхнулся и заторопился навстречу. «Черт! – мелькнула пустая, никчемная мыслишка. – Предупреждал ведь начальник милиции, что генерала надлежит встречать на границе района. Может, и мне надо бы на границе?.. Да что уж теперь!»
Тут все мысли в один миг вылетели из головы, потому что меня едва не сшиб Горецкий, несшийся по коридору, будто поджарая скаковая лошадь. Угольные глаза у него горели, ноздри раздувались, усы топорщились, и весь он был живой, горячий, нетерпеливый, не человек – сгусток текучей ртути, огромный и непостижимый. «Несется как на расправу!» – тотчас высунулась еще одна никчемная мыслишка, но было уже не до нее.
Молча пожав руку, он взглядом велел: «Ну, веди!» – и, следуя моему приглашающему жесту, первым переступил порог канцелярии, поздоровался с Надеждой Григорьевной Гузь, будто бестелесное, прозрачное привидение, всплывшей из-за барьера, вошел в мой кабинет и сел к приставному столу.
«На мое место не сел. Побрезговал или дорожит своим?» – прикинул я и, ни слова не говоря, подвинул к Горецкому поднос с чистым стаканом и бутылочкой минеральной воды. Глянув на меня исподлобья, тот откупорил бутылочку, налил воду в стакан, выпил и отер усы тыльной стороной ладони. Затем обвел взглядом кабинет, дернул штору, перегнулся и зачем-то заглянул под стол, брезгливо ковырнул пальцем папки, лежавшие на столе, – и вдруг снова впился в меня буравчиками-зрачками, жестко и пытливо. Но мне уже попала под хвост вожжа, и я не стушевался, не отвел встречного взгляда.
«Эк каков молодец! А вот мы сейчас посмотрим, сейчас посмотрим…» – скользнула по тонким губам областного язвительная ухмылка, и он первым делом велел подать приказ о распределении обязанностей.
– Сейчас посмотрим, – вслух повторил то, что я успел прочитать по его губам. – Сейчас, сейчас…
Нацелив острый нос в книгу приказов, Горецкий пробежал несколько страниц глазами, полистал, захлопнул и небрежно от себя оттолкнул. Та же участь постигла наряды с материалами проверок, а надзорные производства по уголовным делам он и глядеть не стал – побарабанил по стопке длинными пальцами с выпестованными ногтями, нарочито зевнул и пружинно поднялся из-за стола.
– Показывайте ваши владения. Кто тут и чем занят?
«Это проверка? Это? – подумал я, недоумевая. – Ничего, в сущности, не посмотрел. Тогда зачем приехал? Что ему надо?»
В канцелярии я представил Горецкому секретаря-машинистку Гузь, тот косо и как-то мимо поглядел на нее как на серую, невзрачную мышь, дрогнул скулами, но удержался от зевка и двинулся дальше.
От едкого табачного духа, стоявшего в кабинете следователя Ильенко, Александра Степановича передернуло.
– Это еще что? – заперхал он, багровея и напрягая шею. – Я, кажется, запретил курить в служебных кабинетах! Проветрить помещение! И еще раз замечу – пеняйте на себя!
– Так никто не курит, – нагло соврал Рамзес II и с сокрушенным видом покачал головой. – Раньше – да, курили. Вот в стены и въелось…
– Значит, сорвать обои и наклеить новые. А перед поклейкой стены – купоросом!.. Ишь ты: въелось!..
– Мы уже и обои подобрали. Такие зеленые, – продолжал беспардонно врать Ильенко и украдкой бросил на меня вопрошающий взгляд: как мы его – вокруг пальца? а? каково?
Но Горецкий уже переступил порог кабинета. Приостановившись там, в полумраке коридора, вполоборота, добавил, играя желваками:
– Сколько дел в производстве? Два? К концу месяца все закончить и – в суд! Или вы, может быть, устали работать? Может, на пенсию пора?
– Не устал. Могу работать. Дела закончу в срок, – торопливо, в спину, заверил областного Мирон Миронович мгновенно севшим голосом, затем вытянул ко мне жилистую шею с немым вопросом: что-то не так? что не так? он пошутил или всерьез?..
«Почуял, дедушка, что кирдык? – не без доли злорадства подумал я о мимикрии обычно желчного и независимого Ильенко. – Вот и вся храбрость. Это тебе не прокурору района огрызаться!»
Вошли к Саранчуку. Леонид Юрьевич возвышался над письменным столом как молодой дуб. Был он в белоснежной форменной безрукавке, весь налитый мускулами, подтянутый, брызжущий здоровьем, и работал так же – сосредоточенно, напористо гремел на пишущей машинке, как вдохновенный музыкант бьет по клавишам рояля. Форточка в кабинете была распахнута, и свежая струя сквозняка тотчас перемешалась с крепким запахом одеколона, – Леонид Юрьевич был от природы чистоплотен. Гремя стулом, он вскочил и вытянулся, докладывая, бодал головой воздух, говорил громко, смотрел если не дерзко, то не без внутреннего, самоуверенного любования собой, бравым молодцем и писаным красавцем.
«Так, так, так!» – кивал в такт докладу Горецкий, играя бровями. Судя по всему, Саранчук понравился ему, как нравились спортсмены и атлеты, к которым, вероятно, причислял и себя; он как будто свежего воздуха глотнул после затхлого логова мумиеобразного Ильенко. «Вот так верзила! Вот это прокурор!» – читал я в горящем взоре Александра Степановича. А тут еще двухпудовая гиря, привалившаяся к столу, будто перезрелая тыква, попалась на глаза, и весь последующий разговор он глаз с нее не сводил, а под конец и вовсе не выдержал, поинтересовался:
