– Это что за редуты и бастионы? – спросил я не без иронии, в которой крылась не столько насмешка над провинциальными амбициями Сусловца, сколько неподдельное удивление размахом стройки, развернувшейся перед моими глазами.
– Имение Ивана Николаевича, – пожал плечами Мирошник, и впервые за сегодняшний день я уловил в его зрачках янтарные капельки змеиного яда. – И не редуты-бастионы, а дворцы и храмы. Впрочем, сейчас сами убедитесь.
– А зачем столько? – глупо спросил я. – Разве одного дома мало?
Мирошник глянул на меня как на идиота, кряхтя, полез из автомобиля и, разминая предплечья, сделал несколько круговых взмахов руками. Тут только я увидел, что пути дальше нет: дорога уперлась в мост-дамбу, как если бы только для того и была проложена, чтобы соединить районный центр с владениями Ивана Николаевича Сусловца.
Тут подошел хозяин холма и всего, что на холме, костяшками пальцев постучал в боковое стекло, поманил меня из автомобиля.
– Милости прошу! Как вам мои владения?
– Место замечательное, – сказал я, вертя головой. – Даже представить не могу, как здесь будет, когда доведете все до ума.
– Будет сказка! Я сейчас покажу, и вы поймете, – взял меня под руку Сусловец. – А ты, Вася, – жестом остановил он Мирошника, двинувшегося было за нами, – поди погуляй, попей водички, воздухом подыши. Тебе все и так известно, чего даром карабкаться по камням.
Вдвоем мы поднялись на мост-дамбу, стали у невысоких перил. Внизу, под нашими ногами, шумела и пенилась нетерпеливая вода, огибала валуны, расшибалась и сверкала на солнце мельчайшими радужными брызгами. Лицо и шея тут же стали у меня влажными, запах водорослей и прибрежных трав вскружил голову. «Как замечательно, как хорошо!» – хотелось воскликнуть мне, но мешала нависавшая, маячившая рядом слоновья туша Сусловца. Мне уже хватало общения с этим человеком на год вперед, и я корил, корил себя за неблагодарность, хотя дело, если вдуматься, было совсем в ином…
– Люблю я нашу родную природу, – со слезой в голосе начал Сусловец, и если бы не эта слеза, я и вправду мог бы ему поверить. – И людей наших люблю. Жалею и люблю. Я ведь все это для людей. Вот дамба. А на дамбе – видите тот домик? – будет электростанция. Вода вырабатывает ток, а я дам бесплатное электричество всему поселку. Однозначно – всем людям. А что, пускай пользуются! Каково? Теперь стройка. Я здесь жить буду, в том доме, что на самой вершине. Да, три этажа, и внизу, под землей – еще три. А в том, что ниже, у самых ворот, – там будет охрана, садовник, повара. Чтобы честь по чести: вот где я и вот где они. А справа большой павильон – там будет бассейн, бильярдная, кинозал, всякие трахты-барахты. Для всех. Сменился, например, охранник, захотел отдохнуть – иди плыви. Или шары погоняй, я не против. Главное, будь человеком!
Губы его дрогнули, глаза увлажнились, но мужественной рукой он отер скупую слезу. Затем поворотился к уступу скалы над речушкой, на котором угадывались очертания строящегося храма, забранного в металлические леса, – даже не храма, а ажурной колокольни, устремленной к небу, как горящая свечка. Перекрестив на скалу выпуклый лоб, Сусловец продолжил:
– А вот храм – сыну, Володьке. Владимирский храм, а?! Я уже заказал иконостас – нигде больше не будет такого иконостаса. А за храмом построю Володьке дом: женится – пусть живет, как хочет, но чтобы рядом. Отец, сын, род – вместе, как раньше жили. Вот такая мечта. Как думаете, Евгений Николаевич, сбудется или нет?
Непременно сбудется, заверил я. А про себя добавил, что хорошо бы эту патоку запить стаканом холодной родниковой воды.
Состояние душевного разлада во мне с каждой минутой усиливалась: излияния здоровенного мужика, сентиментальность со слезой и вместе с тем настороженно-цепкий взгляд и ухватки человека, прошедшего огонь, воду и медные трубы, казались мне смешными и неискренними. И в то же время не отпускал стыд: как-никак, именно Иван Николаевич помог мне, и вот теперь я накатил на него губу. Ну неумен он, зато хитер. Ох как хитер! И средств не выбирает, судя по характеру, прет напролом, если выходит не так, как ему пожелалось. Но ведь не один он такой…
– А, черт! – воскликнул Сусловец голосом артиста Джигарханяна из мультфильма «Банкет»: мы медленно поднимались в гору, к недостроенному особняку о трех этажах, и на крутой притоптанной дорожке он оступился и едва не подвернул ногу. – Когда-нибудь здесь будут ступени. А пока хочу показать кое-что, – запыхавшись, настойчиво увлекал меня за собой он.
По широкой, еще не оборудованной перилами лестнице мы поднялись на крыльцо, открыли временную щитовую дверь и вошли в дом. Здесь было сумеречно и тихо, изо всех углов тянуло сквозняком, пахло сухой глиной и древесной стружкой. Но ни бетонные перекрытия, ни коричневато-серая штукатурка стен не скрывали будущей роскоши огромного зала, высоких потолков и арочных окон дома. А когда поднялись на верхний этаж и посмотрели оттуда в окно, на дальний лес, на равнину, расстилающуюся у подножия холма, на змеиную чешую реки и на облака, кочующие у самых глаз, дух у меня захватило от восторга: вот так место, вот так красота!
– Да! – только и смог произнести я с колотящимся сердцем. – Что-то невероятное!
– Здесь у меня будет спальня, – просиял от похвалы Сусловец. – Утром встал, а за окном – благодать. Посажу у дома сирень, приважу соловьев – что еще нужно человеку для счастья?!
«Много чего нужно», – мысленно возразил я.
– Лады, Николаевич! На небе побывали, пора вертаться на землю. Уже Мирошник внизу заждался.
И я был не прочь завершить эту странную экскурсию по чужим местам и замыслам. Но на выходе Иван Николаевич с видом загадочным и невинным предложил иной, короткий путь, прибавив: что по камням ноги сбивать? едва не убился, сюда идучи!
Шаркая подошвами и спотыкаясь о неровности бетонных перекрытий, мы спустились в подвал, завернули в один из рукавов коридора и уткнулись в массивную металлическую дверь, запертую на засов. Дверь была выкрашена защитной краской, а засов оказался хорошо смазанным и открылся играючи, едва Сусловец потянул за него. Скрипнули петли, и зияющий мрак разверзся за дверью.
– Айн момент! – раздался у меня за спиной хозяйский голос, щелкнул невидимый тумблер, и мрак осветился рядом электрических лампочек, убегающих прямиком в преисподнюю. – А вот и подземный ход!
В недоумении я обернулся: что за кротовье пристрастие – зарываться в землю? Но Сусловец и глазом не моргнул – глядел на меня с настороженным пытливым прищуром, от которого на какой-то миг мне стало не по себе. «Вот где его истинная суть, вот где! – мелькнула дикая мысль. – А сирень, слезы и соловьи – это потом…»
– Я этот ход первым делом велел прорыть: быстро, удобно и опять же охрана под рукой, – сказал он после минутной паузы и криво ухмыльнулся. – Если какой переполох – две минуты, и я у них в доме. Или они у меня. Ну и воспитательный момент имеется: те две двери – за ними камеры для особо строптивых и несговорчивых. Кто не по мне – сюда их, голубчиков, и пусть посидят, да в темноте, да под замком! А если уж по-серьезному, искать их здесь никому в голову не взбредет, и я не позволю. Исчез человечишка, и все тут!
