Песок осыпался у них из-под ног под обрыв.
— Я не обижаюсь, — отвечал Будулай.
— Ну а если нет, — уже опять усаживаясь на свое место и обмахиваясь от комаров сломанной веткой, продолжал Шелухин, — то я тебе про твоих родичей и кое-что веселое могу рассказать. Своими глазами, правда, не видал, но от верного человека слыхал. Стоит цыган перед витриной в городе и читает тот самый ворошиловский указ, по которому вам запретили кочевать. Чешет затылок и вздыхает: «Вот жмут!» Вдруг сзади рука ложится ему на плечо и ласковый голос спрашивает: «Кто жмет?» Цыган оглядывается, а это его вечный друг, милиционер. «Сапоги жмут». Милиционер смотрит на его ноги и смеется: «Так ты же босый». — И, перестав обмахиваться веткой, Шелухин поинтересовался у Будулая: — Ну как?
Будулай блеснул под усами улыбкой.
— Но ты же, Шелухин, забыл досказать, что ему ответил мой родич. «Потому, — говорит, — и босый, что жмут».
Все засмеялись, а Никифор Иванович Привалов особенно громко, мотая головой из стороны в сторону.
— Вот это срезал.
— Да, действительно, здорово он этого милиционера, — сказал Шелухин.
Все засмеялись еще громче, Никифор Иванович достал из кармана платок, вытер глаза.
— Ты, Шелухин, больше не пей, — вполголоса посоветовал Будулай.
— Еще как жмут, — сказал Тимофей Ильич. — Скоро не только цыгане, но и все наши колхозы босыми будут ходить. За какие-нибудь последние пять-шесть лет цены на лес, на технику и даже на бензин тихой сапой вдвое и вчетверо подняли. Все кому не лень с колхозов проценты дерут. — Тимофей Ильич с безнадежностью махнул рукой. — Иначе в райконторах молодцы с женскими кудрями и девицы в мужской сбруе с голоду перемрут. Из кредитов не вылупимся никак. А в каждой конторе по тридцать — по пятьдесят душ.
Никифор Иванович поднял голову:
— Откуда их столько набралось?
— Вошь шубу любит, — глубокомысленно изрек Ожогин.
Ни к кому в особенности не обращаясь, Никифор Иванович обвел всех задумчивым взглядом.
— Я еще с детских лет запомнил, как отец матери рассказывал… Рожает на чистой половине куреня казачка, а муж ее ломится к ней узнать, кто же будет у них: мальчик или девочка. Но повитуха не пускает его. Наконец она выносит в пеленках младенца, и он бросается к ней: «Кто?» — «Девочка». Казак потемнел и отвернулся. Но повитуха успокоила его: «Не печалься, там, похоже, еще кто-то будет». И через полчаса выносит она второго младенца. «Кто?» — спрашивает казак и, услышав ответ, молча достает из шкафчика бутылку с самогоном, чтобы горе запить. Но повитуха и на этот раз говорит, чтобы он не спешил. Оказывается, и это еще не все. Через час она радостно объявляет: «Двойня». Казак рванулся было к ней, но она добавляет: «Девочки». Тогда он попятился, закрестился и кричит: «Скорей, бабка, лампу туши, они на свет лезут!» — И Никифор Иванович, снова ни на ком в отдельности не задерживаясь, обвел всех глазами: — Что же вы теперь не веселитесь, подлецы?
Тимофей Ильич Ермаков хотел что-то ответить ему, но в этот момент из-за правого рукава Дона донесся требовательный, нетерпеливый звук автомобильной сирены. Приумноженный зеркалом воды, он вспугнул на острове с деревьев грачей. Вставая и еще не взглянув в ту сторону, Тимофей Ильич определил:
— Райкомовская «Волга». Заверни, Будулай, в скатерть все наши вещественные улики и, пожалуйста, отнеси на катер. В дни уборки наш первый секретарь и по воскресеньям ни себе, ни людям покоя не дает. Сейчас он влупит мне.
Прощаясь с Будулаем, полковник Привалов стиснул его плечи руками.
— Надеюсь, не в последний раз. Понравился мне твой остров…
Тимофей Ильич не ошибся. За правым рукавом Дона, на хуторском берегу, открыв дверцу серой «Волги», ждал его именно тот, кого он еще на острове узнал по звуку сирены. Из-под полей соломенной шляпы он окинул Тимофея Ильича и всех его спутников медленным взглядом.
— Что же это ты, Тимофей Ильич, в горячее время…
Но многоопытный Тимофей Ильич, не ожидая, когда он закончит, поспешил вытолкнуть ему навстречу полковника Привалова.
— Познакомьтесь, Петр Алексеевич, это наш район решил посетить бывший комиссар Пятого гвардейского Донского кавкорпуса Никифор Иванович Привалов.
И затвердевшие было черты лица Петра Алексеевича оттаяли, он заторопился вылезти из кабины «Волги», раскрывая для объятий руки.
— Знаю, знаю. Очень рад, Никифор Иванович. Район у нас хоть и небольшой, но показать есть что. Не случайно его во всех энциклопедиях донской Шампанью зовут. Надеюсь, Тимофей Ильич, ты не ударил перед такими гостями в грязь лицом?
Вот и опять Будулай остался на острове один. Как будто и не было только что здесь никого. Он пощупал на груди бинокль на шнурке, но не стал подносить его к глазам. Совсем стемнело, и вот он уже без бинокля увидел, как в доме у Клавдии Пухляковой первыми во всем хуторе осветились окна.
Вступать в войну с браконьерами на воде в обязанности Будулая не входило, для этого был АЧУР
[7]
, который два раза в день — утром и под вечер, проезжая мимо острова от станицы Мелиховской до станицы Раздорской, снимал поставленные местными и городскими браконьерами нейлоновые сети, вентеря, раколовки, загребал железной кошкой переметы с нанизанными на них разнокалиберными крючьями. Особенно тщательно — в рукавах Дона, обтекающих остров.
Но и невозможно было мириться с тем, что между проездами рыбинспектора на своем тихоходном «Олене» браконьеры все-таки успевали и поставить в рукавах, и снять переметы с уловом. Если бы только на уху для своей семьи — на сулок, подлещиков или щук, а то ведь и на стерлядей, осетров. Особенно долго не удавалось Будулаю застигнуть за этим увертливого раздорского рыбака в выцветшей гимнастерке и в старой милицейской фуражке. Судя по всему, в милиции он давно уже не служил, должно быть, на пенсию ушел, но все еще по привычке продолжал чувствовать себя здесь хозяином. Ставил переметы и в правом, и в левом рукавах почти открыто на глазах у того же рыбинспектора, и лишь от моторки Будулая всегда спешил ускользнуть. Заслышав ее рокотанье, заблаговременно успевал или спрятаться под свисающую с берега густую вербу, или вильнуть в русло ниспадающего в Дон из левобережного леса ерика, чтобы, переждав, когда заглохнет мотор, опять появиться. Как видно, успел уже узнать от других станичников, тоже не брезговавших запрещенным промыслом на воде, что новый начальник над островом при случае и их не обходит стороной, а на груди у него бинокль и на плече двустволка.
Но все-таки однажды Будулаю, огибавшему остров у самой Раздорской на малых оборотах мотора, удалось наткнуться на рыбака в милицейской фуражке в ту самую минуту, когда тот уже вытаскивал из воды большого окровавленного осетра. А может быть, и потому не успел он вовремя поостеречься Будулая, что был до последней степени пьян и, совсем ничего не слыша вокруг себя, ласково приговаривал, поднимая за жабры осетра:
