А под овчинным полушубком у Шелоро как живая шевелилась сумка, разбухшая от семи с половиной тысяч рублей. И стояла Шелоро теперь не в кузове своей машины, вооруженная батогом, а в толпе, в которой у нее не только могли шутя вытащить из-за пояса юбки сумку, но и вообще могли расправиться с ней как угодно. Никто в многолюдной и равнодушной ярмарочной толпе этого не заметит.
Заспешив, Шелоро торопливо сунула Насте четвертной.
— А когда приедешь на конезавод… — И, круто разворачиваясь на месте, она с отмашкой нырнула в толпу. Настя и удивиться не успела, как ярмарка уже поглотила ее.
Сожалея, что такой короткой оказалась их встреча, Настя расстегнула змейку на своей хозяйственной сумке и с улыбкой подумала, как бы поразилась Шелоро, опять увидев у нее на руке пару точно таких же коричневых полусапожек, какие только что унесла с собой. Было бы Шелоро отчего остолбенеть и в конце концов прийти к заключению, что в наше время ни в коем случае нельзя положиться на человека до конца. Ни на чью честность нельзя вполне положиться, если даже такую, как Настя, за какие-нибудь четыре месяца этот проклятый город уже успел превратить в самую обыкновенную спекулянтку. Рассеянно улыбаясь этим мыслям, Настя с перекинутыми через плечо полусапожками двинулась наперекор толпе, пока ее не заставили вздрогнуть от неожиданности два одновременных возгласа:
— И ты, будущий прокурор, здесь?
— Вот это номер!
Останавливаясь и поднимая взгляд, она увидела перед собой две пыжиковые шапки, из-под которых смеялись глаза ее новых знакомых, с одним из которых она не далее как полмесяца назад танцевала на квартире у старой цыганки Изабеллы буги-вуги по-ростовски. Один из них держал в руке «дипломат», а у другого Настя увидела тот самый транзистор, под который она и выплясывала в их компании буги-вуги. Позднее она и сама не могла себе объяснить, что это вдруг на нее накатило. Тот же транзистор, с которым адъютант Тамилы не захотел расстаться и на ярмарке, теперь сотрясался у него в руке, заглушая собой гомон толпы.
— Может быть, спляшем? — С белозубой улыбкой под черными кисточками усиков старший адъютант Тамилы склонился над Настей в ожидании ее ответа.
— Сперва мне нужно свой товар продать, — отказалась Настя, перекидывая с руки на руку полусапожки.
Второй адъютант Тамилы поморщился.
— Из-за такой мелочи вы можете испортить себе всю дальнейшую карьеру. Переодетых сыщиков здесь через одного.
— Я их за ту же самую цену, за какую купила, продаю. Вместе с чеком, — сказала Настя.
Старший адъютант Тамилы, снимая у нее с руки полусапожки и внимательно осматривая их, осведомился:
— Жмут?
— Нет. Срочно деньги понадобились, — ответила Настя.
— Ну, девочка, это дело поправимое, — сказал другой, младший из адъютантов Тамилы, перенимая из рук своего приятеля полусапожек. — Для этого тебе совсем необязательно таких полусапожек лишаться. Венгерские? — Он поднял бровь: — Где ты их могла достать?
— Там же, где и другие достают. А если вам не надо, то и нечего их рассматривать, — отбирая у него сапожки, грубо добавила Настя. — У меня здесь нет времени с вами буги-вуги разводить. — И раздвинув их на две стороны, она, не оглядываясь, втиснулась между ними в текущий ей навстречу живой поток. Толпа сомкнулась за ней. Тот, у которого был в руке транзистор, поинтересовался у того, что был с «дипломатом».
— Схлопотал? Ты все еще продолжаешь думать, что она из обыкновенных шкурех?
— Нет, теперь я так не думаю. Но, когда она так злится, она становится еще лучше.
— Надо будет к ней как-нибудь заглянуть.
— Зачем?
— Ну, например, пригласить прокатиться на «Волге».
— Смотри, Тамилке заложу.
— Тогда не забудь сообщить ей и адрес той стюардессы, которую ты ездишь в аэропорт из дальних рейсов встречать.
— Мало ли что. У меня и на Тамилку хватит. Пока не дефицит.
— Смотри не ошибись. Когда-нибудь стюардесса тебя выполоскает, а Тамилке как раз…
— Я тогда тебя на помощь позову.
— Не сгожусь. Я для нее уже битая карта. Она иногда меня только для разнообразия приглашает за руль.
— Да, нелегкая у нас служба. Вчера она меня обнюхала с головы до пят. Это, говорит, не духи «Делорм», какими я всегда пользуюсь. Еле отбрехался, что я от аэропорта до гостиницы «Интурист» француженку подвозил. Боюсь, не поверила.
— За все надо платить. И за эти пыжиковые шапки, и за хромовые шкуры.
— Ты уверен, что это не подделка под хром?
— Тамилу еще никто вокруг пальца не обвел.
— Все-таки сволочи мы с тобой.
— А кто нам мешает завербоваться на тот же БАМ? Там, если не растеряться, можно и Золотую Звезду отхватить.
— Ее и на этой ярмарке можно купить.
— Да, у этой бешеной цыганки в сумке могло бы и на нее хватить.
— Нет, если ты не забыл таблицу умножения, то и на все три. Я, пока вокруг ее машины вращался, от скуки ровно сто поросят и столько же гусей насчитал. Не возражал бы познакомиться с ними поближе где-нибудь в жареном виде. Например, за новогодним столом у Тамилы.
— Я уже познакомился. Смотри-ка, правое ухо у меня, как вареник.
— Да, ничего себе подарок.
— Не могла, зараза, снаряжаясь на ярмарку, взять с собой что-нибудь покороче этого ветхозаветного кнута. Давай все-таки попробуем нашу красотку догнать. Ей, по крайней мере, еще не нужно мазаться, как Тамилке, на которую по утрам даже тошно бывает смотреть.
— Тише ты! У нее здесь на ярмарке десятки своих сексотов.
— А я что сказал? Я и сказал, что придется мне теперь с моей стюардессочкой навсегда завязать.
Ярмарочная толпа, расступаясь, смыкалась у них за спиной и опять текла.
Еще полчаса назад Настя, разговаривая на ярмарке с Шелоро, с негодованием ответила ей, что никакой соперницы у нее нет, а теперь уже стояла в опустевшем промежутке между двумя грузовыми ЗИЛами, с которых два задонских колхоза заканчивали распродажу моченых ажиновских арбузов, и чувствовала себя горько обманутой и несчастной.
— Всего десять минут, как отторговались и укатили, — сердито сообщила ей рыночная подметальщица в оранжевом жилете, наводившая порядок на замусоренных стоянках разъезжавшихся с ярмарки машин. — А мне теперь за ними выгребать. — Но справедливости ради она добавила: — На прощанье эта казачка мне в бидончик меду налила.
Еще десять минут назад Настя могла хоть что-нибудь узнать о Будулае — и непоправимо опоздала. Теперь и вообще неизвестно, от кого и когда она сможет что-нибудь услышать о нем. На цыганское радио, у которого правда и вымысел всегда переплетаются так, что одно от другого невозможно бывает отделить, она полностью надеяться не могла. Да и как ей было надеяться на него теперь, в городе, если она здесь общалась лишь с одной старой и молчаливой цыганкой, квартирохозяйкой Изабеллой, которая, давно уже и за продуктами перестала выходить из дома, довольствуясь тем, что по субботам присылала ей на «Волге» то с одним, то с другим своим адъютантом племянница Тамила. По целым дням сидит с длинной трубкой у окна и вспоминает о сыне.
