– Мне нравится.
– Идея не нова, но в таком сочетании компонентов весьма оригинальна.
– Не спорю… – призадумавшись, Надежда вдруг улыбнулась: – А знаете… Вы сейчас подсказали мне выход из одной затруднительной ситуации.
– Вот как? – спросил Тищенко и проницательно посмотрел ей в глаза. – А мне почему-то кажется, что вы пришли сюда с неприятным разговором.
Надежда положила на стол листок с мерками Фугенфирова:
– Вы знали этого человека?
– Конечно. Он – мой клиент. Но почему вы сказали «знали»? С ним что-то случилось?
– Его убили, а тело расчленили и сбросили в траншею недалеко от нашего здания.
– Боже правый! И вы подозреваете в этом меня?
– Видите ли, Анастас Зенонович… Фугенфирова с нашим ателье связывало только знакомство с вами. Давно вы его знаете?
– Около полутора лет.
– Значит, костюм, заказанный у вас и который потом кроила Карклиня, был первым?
– Именно так.
– Тогда почему вы сказали, что он ваш клиент?
– Но я же не сказал – постоянный.
Надежда посмотрела на Тищенко пытливым взглядом:
– Вам есть что мне рассказать?
– В каком смысле?
– Что еще, кроме костюма, вас связывало?
– Надежда Алексеевна, откуда у вас подобные домыслы? – Тищенко в сердцах вонзил иголку в подушечку, что была на его руке. – Мне кажется, я не давал вам повода…
– Не врите, Тищенко. Я знаю, что вы человек непростой.
– Но это не дает вам оснований…
– Дает. Или говорите начистоту, или я натравлю на вас Протопопова. – Надежда стояла на своем, глядя на нее, любому стало бы ясно, что она пойдет до конца.
И Тищенко сдался:
– Ну, хорошо… Я все расскажу, а вы поможете мне выбраться из этой щекотливой ситуации.
– Никаких обещаний, – безэмоционально возразила Надежда. – Более того: если после вашего рассказа я почувствую угрозу моему ателье, вы будете немедленно уволены. И на этот раз мы с вами расстанемся навсегда.
– Вы так не поступите… – слезливо проронил Анастас Зенонович.
– Поступлю! Еще как поступлю, – подтвердила она.
– Фугенфиров заказал костюм только для того, чтобы меня шантажировать.
– Чем?
– Однажды в своей жизни я совершил ошибку…
– И не одну, – с иронией в голосе проговорила Надежда.
– Я совершил ошибку, – повторил Анастас Зенонович. – Фугенфиров, то бишь Сичкин, оказался тому свидетелем.
– Расскажите подробнее.
– У меня был состоятельный клиент, – начал Тищенко. – Я имел неосторожность рассказать про него одному рисковому корешу. Простите за неуместный жаргон… Тот вместе с сообщником взял, вернее, ограбил его квартиру. Чтобы повязать меня и заставить молчать, он отдал мне золотые часы, которые украл у того клиента.
– И вы их взяли?
– До сих пор жалею об этом. – Опустив глаза, Тищенко покачал головой. – Таким образом, я стал наводчиком и в какой-то степени их сообщником.
– Откуда Фугенфиров узнал об этом? – спросила Надежда.
– Он был тем самым сообщником, который грабил квартиру.
– Когда это было?
– Больше двадцати лет назад.
– Тогда чего вам бояться? Срок давности прошел, и вы неподсудны.
– Дело совсем не в этом… Дело в том, что Сичкин пообещал рассказать обо всем тому самому клиенту. Месть этого человека страшнее тюрьмы.
– Он до сих пор у вас шьет?
– Клиенты от меня не уходят.
– Я его знаю? – осторожно поинтересовалась Надежда, и Тищенко кивнул:
– Небезызвестный вам Козырев. Разумеется, Надежда Алексеевна, я помню историю с кражей вашей коллекции.
– Одного не пойму… – тихо проговорила Надежда. – Ограбление случилось больше двадцати лет назад. Чего Фугенфиров ждал? Почему не шантажировал вас раньше?
– Закоренелые преступники в своих инстинктах похожи на диких зверей.
– Слишком фигурально, нельзя ли попроще?
– Когда зверь сыт, но у него остается пища, он делает нычку, прячет ее на черный день. По-видимому, для Сичкина я и был той самой нычкой.
– Знаете, что мне не нравится в этой истории? – проговорила Надежда.
– Что? – с готовностью спросил Тищенко.
– Если коротко, мне не нравится все: и то, что вы навели преступников на квартиру клиента, и то, что взяли краденые часы.
– Я их сразу же выбросил! – немедленно отреагировал Анастас Зенонович.
– Не верю.
– Ну, хорошо. По истечении срока давности я подарил их дальнему родственнику.
– Настолько дальнему, что совесть ваша теперь чиста, – усмехнулась Надежда. – Но я хочу сказать о другом. Понятие «черный день» подразумевает нехватку денежных средств.
– И что? Вас что-то смущает?
– Человек, сидевший на мели, не стал бы платить за пошив костюма «биспоук» только для того, чтобы побеседовать с вами. Гораздо проще подкараулить в первой же подворотне.
– Я сам дал ему денег, и он сделал предоплату. По договоренности с Сичкиным мы разбили требуемую сумму на три части. В день, когда я должен был отдать последние деньги, меня арестовали.
– Богатое у вас прошлое, – задумчиво проговорила Надежда. – Но дело даже не в этом. Главное, что я вам не верю.
– Клянусь, что все так и было!
– По-хорошему, мне следовало бы вас уволить…
– Прошу вас…
– Но я не могу этого сделать, потому что у нас много заказов.
– Благодарю…
– Однако предупреждаю: эту историю придется рассказать Протопопову.
– Понимаю.
– А пока работайте. – Надежда взяла листок с мерками и направилась к двери.
– Постойте! Мне нужно вам рассказать…
Она обернулась, но Тищенко закрыл глаза и помотал головой:
– Нет, ничего!
Глава 19
В чем подлость жанра
Надежда вышла из ванной и тут же услышала, как разрывается дверной звонок. Одновременно с ним зазвонил телефон. Не сразу сообразив, за что хвататься сначала, она побежала к двери.
Заглянув в глазок, Надежда увидела перекошенное лицо Астраханского и распахнула дверь:
– Что случилось?
– Нет, это ты мне скажи! – Лев прошел в гостиную и, как ненужную вещь, швырнул на диван букет цветов. – Машина стоит во дворе, балкон открыт, а дверь не открываешь. Пока звонил, чего только не передумал.
