– Я его обожаю, – заявил Руперт. – Это дом как раз для нас, дорогая. Конечно, придется вложить в него немало труда. Говорят, там бойлер неисправен. Но это же мелочи. Ведь тебе он нравится, правда?
И она, разумеется, сказала «да».
Руперт и Зоуи переехали в этот дом в пятьдесят третьем, в год коронации, и с некоторыми «мелочами» действительно пришлось разбираться: пристроить к кухне прачечную и судомойню с новым бойлером, плитой и раковиной. Но позволить себе центральное отопление они не могли, поэтому в доме всегда царила прохлада. А зимой – холодрыга. Руперт возражал: зато дети могут смотреть гребные гонки прямо из окон, но к этой перспективе Джульет осталась равнодушна: «Кто-нибудь из них обязательно должен победить, правильно? Значит, все заранее известно». А Джорджи заявил, что интересно будет, только если лодки столкнутся. Джорджи уже минуло семь, с трехлетнего возраста он был помешан на всякой живности. Ему принадлежал, как он сам говорил, целый зверинец: белая крыса по кличке Риверс, две сухопутные черепахи, которые постоянно терялись в глубине сада за домом, шелкопряды по сезону, садовый уж – еще один виртуозный мастер побегов, пара морских свинок и волнистый попугайчик. Он страстно мечтал о собаке, кролике и большом попугае, но его карманных денег пока на такие приобретения не хватало. О своем зверинце Джорджи писал книгу, и однажды ему крепко влетело за Риверса, тайком пронесенного в школу в ранце. Теперь, пока Джорджи уходил на учебу, Риверс сидел в клетке, хотя Зоуи знала, что в Хоум-Плейс ее сын отправится вместе с питомцем – впрочем, по мнению Руперта, крысом он был на редкость тактичным, так что зачастую его присутствия никто не замечал.
Зоуи готовила чай, а к нему – сандвичи с сардинами и овсяное печенье, испеченное утром, и размышляла, что теперь будет с Хоум-Плейс. Рейчел наверняка не захочет жить там одна, но братья могут владеть им совместно, хотя это почти наверняка означает, что все отпуска и выходные там они и будут проводить, а она рвалась за границу – во Францию или в Италию. В Сен-Тропе! Венецию! Рим!
Хлопнула входная дверь, глухо стукнул ранец, сброшенный на выложенный плиткой пол в прихожей, в дверях возник Джорджи в школьной форме: белой рубашке, серых шортах, теннисных туфлях и белых носках. Все, чему полагалось быть белым, имело бледно-серый оттенок.
– А где твой блейзер?
Он удивленно оглядел себя.
– Не знаю. Где-то там. Мы играли. А на игру блейзер можно не надевать, – его чумазая мордашка блестела от пота. На приветственный поцелуй Зоуи он ответил небрежными объятиями. – Ты дала Риверсу морковку?
– Ох, совсем забыла.
– Ну, мам!..
– Дорогой, ничего с ним не сделается. Еды у него полно.
– Не в этом дело. Морковка – для того, чтобы он не скучал. – Он ринулся в прачечную, в спешке опрокинув стул, и вскоре вернулся с Риверсом на плече. Вид у Джорджи по-прежнему был укоризненный, но Риверс явно ликовал, тыкался ему в ухо и зарывался под воротник рубашки. – Несчастный блейзер не идет ни в какое сравнение с жизнью крысы.
– Блейзеры не несчастные, и Риверс не голодал. Не болтай чепухи.
– Ладно, – он сверкнул настолько обаятельной улыбкой, что она, как обычно, ощутила прилив любви к нему. – Можно мы выпьем чаю прямо сейчас? Страшно хочу есть. На обед нам дали отравленное мясо и лягушачью икру. Форрестера прямо на все и вырвало, так что я есть не смог.
Они устроились на углу стола. Она отвела его влажные волосы со лба.
– Надо дождаться Джулс. А пока я тебе кое-что расскажу. Сегодня утром умерла Дюши. Тихо и мирно – так сказала тетя Рейчел. Папа сегодня уезжает в Хоум-Плейс, и мы, возможно, поедем туда же завтра.
– Как она умерла?
– Понимаешь, она ведь была очень старенькая. Под девяносто лет.
– Для черепах это не возраст. Бедная Дюши. Мне так жаль, что ее там больше не будет, – он шмыгнул носом и достал из кармана шортов неописуемо замызганный носовой платок. – Пришлось вытирать им колени, но к ним просто прилипла земля.
Дверь хлопнула во второй раз, в кухню вошла Джульет.
– Извините, что опоздала, – сказала она, явно не чувствуя за собой никакой вины, выпуталась из школьного блейзера и красного галстука и бросила их на пол вместе с ранцем.
– А где твоя шляпа, детка?
– У меня в ранце. Всему есть предел, и эта шляпа – точно он.
– Ты же ее всю скомкала, – сказал Джорджи тоном, в котором тонко сочетались восхищение и развязность. Пятнадцатилетняя Джульет была на восемь лет старше его, и Джорджи отчаянно жаждал ее любви и внимания. А она обычно колебалась между небрежной приветливостью и суровой критикой. – А знаешь что? – добавил он.
Джульет капризно бросилась на стул.
– Боже! Ну что?
– Дюши умерла. Умерла сегодня утром. Мама мне сказала, так что я узнал раньше тебя.
– Дюши? Какое горе! Ее убили или что?
– Нет, конечно. Она умерла тихо и мирно с тетей Рейчел.
– И тетя тоже?
– Да нет же. В смысле, тетя Рейчел была рядом с ней. В твоем возрасте с убийствами обычно еще не сталкиваются, – добавила Зоуи.
Джорджи стремительно уничтожал сандвичи, кусочки которых перепадали Риверсу.
– Мамочка, а нам обязательно пить чай в обществе этой крысы? – И почувствовав, что ее вопрос прозвучал слишком жестоко, Джульет добавила тоном героини школьной постановки: – Я так расстроилась, что не смогу проглотить ни крошки.
Зоуи, прекрасно осведомленная о повадках своей на редкость красивой дочери (еще бы, ведь в ее возрасте у самой Зоуи были такие же), утешительно произнесла:
– Конечно, ты расстроена, детка. Всем нам грустно, ведь мы любили ее, но она же была совсем старенькая, так что это даже хорошо, что больше ей не придется мучиться. Съешь хоть что-нибудь, детка, и тебе станет полегче.
– А еще, – продолжал Джорджи, – папа уехал в Хоум-Плейс, и все мы завтра с самого утра тоже поедем, если тетя Рейчел согласится. А она точно согласится.
– Ну, мама! Ты же хотела сводить меня в магазины, за джинсами! Ты обещала! – При одной мысли о таком предательстве Джульет разразилась настоящими слезами. – В будние дни некогда из-за этой противной школы, значит, придется мне ждать еще целую неделищу. А у всех девчонок уже есть. Так нечестно! А может, с утра по магазинам, а уедем дневным поездом?
Зоуи, которой было совсем не до затяжных скандалов, ограничилась неубедительным:
– Поживем – увидим.
Джорджи подхватил:
– И все мы знаем, что это значит. Что по-твоему не будет, только пока мы этого тебе не скажем.
Полли
– Лучше бы я подгадала по времени к каникулам.
Она стояла на коленях перед унитазом, пережидая приступ изнурительной тошноты из тех, какие в последнюю неделю случались каждое утро. Унитаз был допотопный, дергать цепочку пришлось дважды. Она поплескала в лицо холодной водой, а когда струя будто нехотя потеплела, вымыла руки. На более основательное мытье не осталось времени. Пора было готовить завтрак детям – тошнотворная вонь яичницы сразу выбивала ее из колеи, но дети могли обойтись и яйцами вкрутую.
