– По-моему, ему можно только позавидовать. Отличная мысль.
Часть 5
Весна 1957 года
Саймон и Уиллс
Они условились встретиться на углу в «Лайонз», неподалеку от Мраморной арки. Идею подала Джемайма, упомянув о встрече во время рождественских каникул. «Ты часто в последнее время видишься с Уиллсом?» – спросила она, и Саймон ответил отрицательно.
– Он или гостит у школьного друга, или болтается по Хоум-Плейс. А у меня не так много времени. Невилл совсем меня загонял. – Он считал своим долгом выгораживать Уиллса, подозревая, что младший брат живет так же, как и он сам: бесцельно топчется на одном месте и, вероятно, почти все время изнывает от скуки. Почему-то к таким людям его совсем не тянуло.
– Ты же знаешь, ему скоро в армию.
– А я и забыл. Службу он наверняка возненавидит, как и я.
– Вот я и подумала, что было бы полезно, если бы ты рассказал ему о службе. Послушай, ты ведь соглашался присматривать за ним, когда мы с твоим папой ходили в театр. По словам папы, получал за это пятерку. Так что мог бы позволить себе сводить его на ужин – угостить, как полагается хорошему старшему брату.
Мысль о возможности кого-то пригласить на ужин и чем-то порадовать сразу же пришлась ему по душе.
* * *
Через несколько дней они сидели друг напротив друга за крошечным столиком, изучая меню и пытаясь притвориться, будто делают это ежедневно. За двадцать пять шиллингов с носа они могли получить обед из двух блюд плюс по порции пива и кофе каждому.
– Как тебе – годится, Уиллс?
– А тебе?
– Мне все сойдет. Невиллу плевать на еду, так что мы едим или жуткие помои, или вообще ничего. А ему все нипочем. Всякие арт-директоры водят его в разные шикарные места, а я хорошо если перехвачу сандвич где-нибудь на бегу. Может, попросим принести нам пива сейчас, пока мы выбираем?
– Это мысль.
Саймон помахал ближайшей официантке, она сразу же сделала знак другой, в которой он с запозданием узнал ту, что принесла им меню.
Доставая откуда-то из-за уха карандаш, она одновременно отцепила от белого кружевного передничка блокнот. «Ну, джентльмены, чего вам принести?» И оба сразу поняли, что с заказом лучше не тянуть. Саймон спросил, с каким мясом пирог, официантка ответила, что с говядиной, очень даже ничего. Есть еще картофельная запеканка с мясом. Тоже ничего.
Наконец оба торопливо заказали мясной пирог и два пива.
– Если хотите, можете на первое взять суп.
Уиллс отозвался:
– Мне бы лучше десерт. Мороженое.
Саймон подхватил:
– Собственно говоря, и мне тоже. Какое мороженое у вас есть?
Она отбарабанила весь ассортимент, закончившийся на «Никербокер Глори»
[5].
– Вот его мне и дайте, – сразу заявил Саймон. Против такого десерта он ничего не имел, если не требовалось произносить вслух дурацкое название. Уиллс поддержал его. Он опасался, что Саймон сочтет его выбор десерта детским, но если и он возьмет себе такой же, значит, наверное, в этом нет ничего такого.
Оба настолько проголодались, что за мясным пирогом им было не до разговоров. Порции оказались щедрыми, к ним полагались капуста, картофельное пюре и морковка. Вместе с пирогом они почти допили и пиво.
Уиллс улыбнулся:
– Спасибо. Было потрясающе.
Подходящий момент настал.
– Насколько я понимаю, тебе нельзя строить никаких планов насчет того, чем ты хочешь заняться, – сначала надо отбыть свой срок в армии?
Его лицо омрачилось.
– Нельзя, само собой. Наверное, там будет почти как в школе, только хуже. Представить не могу насколько, но догадываюсь. А как было у тебя?
Первую ужасную неделю Саймон обошел молчанием: сон в душной казарме с более чем пятьюдесятью другими мужчинами; овсянка, которую он терпеть не мог, с темно-бурым чаем (им он утешался, пока не услышал от кого-то, что в чай им подмешивают что-то, чтобы их не тянуло к женщинам); бесконечные пробежки, когда вначале адски холодно, а в конце задыхаешься и обливаешься потом, и все время на тебя орет какой-то самодур из низших офицерских чинов, явно презирающий таких, как ты. Многочасовое стояние по стойке «смирно» во время смотров, тошнотворные водянистые рагу и вязкие сыроватые пироги с овощами и одним-двумя кусками мяса – как говорили, китового, опять бурый чай, фрукты из консервных банок и заварной крем, долгие часы изучения радиоаппаратуры в самолетах и правил ее обслуживания, «чай» в шесть – пересушеная яичница-болтунья или скользкая ветчина, кекс с изюмом, в котором изюма не сыщешь, печенье и все тот же бурый чай.
– Ты привыкнешь, – вот и все, что он сказал. – Тебе в какие войска?
– Я еще не решил окончательно. Думал про флот, но потом вспомнил, как жутко меня тошнило на яхте дяди Эдварда. Потом вроде остановился на ВВС, потому что у них там полно хороших музыкантов, или раньше было полно. А ты на моем месте куда бы подался?
Саймон попытался представить.
– Туда же, где и служил. Но имей в виду: офицеры шастают по ванным нагишом. А тебе их мыть, – объяснил он. – В смысле, ванные. Одно хорошо – что это всего на два года.
– Но что же мне делать потом, кто бы знал?
Боже, мелькнуло у Саймона, он совсем как я.
– Пожалуй, ты мог бы поработать в компании.
К счастью, как раз в этот момент принесли их десерт с непроизносимым названием и замечательными длинными ложками, которыми так легко достать до самого дна высоких стаканов. Мороженое они уничтожали с откровенным удовольствием, и когда Уиллс начал расспрашивать брата о жизни, Саймон обнаружил, что ему и вправду хочется поговорить.
Нет, в фотографы его не тянет, нет, работать в компании он вообще не собирался, но отпахал три месяца, потому что так хотел их отец; неплохо было бы стать музыкантом, но он знал, что способностей у него маловато; девушки ему попадались сплошь зазнайки и воображалы, которым нет дела ни до чего, кроме своей внешности и фигуры, почти все они сидели на диетах и от этого были раздражительными и легко утомлялись.
Но если девушка на диете, разве это не значит, что выходы с ней в люди обходятся дешевле?
– Ты не поверишь, но если они и соглашаются перекусить, то лишь какой-нибудь дюжиной устриц, truite au bleu
[6] и как раз теми фруктами, для которых в то время вообще не сезон. Однажды я поддался, и это стоило мне месячного жалованья. С девушками я более-менее завязал, – мрачно заключил он.
